Дневник

От одной лишь мысли о том, чтоб войти в темный лес и нарисовать упавшую, развалившуюся статую, волоски у Мисти на загривке встали дыбом. Рухнувшие солнечные часы. Запертый грот. Господи. Здесь, на лугу, светило теплое солнышко. В траве гудели жуки. Где-то там, за лесом, шипели, разбивались океанские волны.

Вглядываясь в сумрачные лесные окраины, Мисти воображала, как высоченный бронзовый человек раздвигает кусты своими тронутыми патиной ручищами и смотрит на нее слепыми зрачками. Мисти видела, как он выходит из деревьев и направляется к ней, оставив за спиной убитую и расчлененную Диану.

Согласно правилам Пьяной Игры Мисти Уилмот, когда тебе в голову приходит мысль, что голая бронзовая статуя сейчас обнимет тебя металлическими руками и раздавит твою голову, поцеловав взасос, покуда ты срываешь ногти и молотишь кулаками до крови по ее замшелой груди, – что ж, тебе пора выпить еще стакан вина.

Когда ты вдруг оказываешься полуголой и срешь в маленькую ямку, вырытую за кустом, после чего подтираешься шелковой гостиничной салфеткой, – выпей еще один стакан.

Желудок пронзали спазмы, Мисти обливалась потом. С каждым ударом сердца боль вгоняла ей в голову гвоздь. Ее кишки забурчали, и она не успела вовремя стянуть трусики. Жижа плеснула ей на туфли и ноги. От вони ее затошнило, и Мисти упала вперед, упершись раскрытыми ладонями в теплую травку, в махонькие цветочки. Черные мухи отыскали ее за много миль по запаху и принялись ползать вверх-вниз по ее ногам. Подбородок отвис на грудь, и две пригоршни розовой рвоты выблевались на землю.

Когда через полчаса ты приходишь в себя в туче мух и дерьмо все стекает у тебя по ногам, – выпей еще стакан.

Ни о чем подобном Мисти Энджелу не рассказывает.

Продолжает делать наброски – здесь, в пропавшей без вести прачечной комнате, – а Энджел щелкает камерой и говорит:

– Что вы можете сказать про отца Питера?

Питеров папа, Хэрроу. Мисти нравился Питеров папа. Мисти говорит:

– Он умер. А что?

Энджел делает снимок и вжикает пленкой, переходя к следующему кадру. Кивает на каракули на стене и говорит:

– То, как человек пишет букву «й», значит очень много. Первый штрих означает привязанность к матери. Второй штрих, завершающий – привязанность к отцу.

Питеров папа, Хэрроу Уилмот, – все звали его Гарри. Мисти встретилась с ним лишь один раз, когда приезжала погостить перед свадьбой. Перед тем, как залетела. Гарри взял ее с собой в длинное турне по острову Уэйтенси – ходил и показывал на облезшую краску и просевшие крыши больших крытых гонтом домов. Взяв ключ от машины, выковыривал куски извести из щелей меж гранитными глыбами церкви. Они увидели, как потрескались и взбугрились тротуары Торговой улицы. Фасады лавчонок, исполосованные растущей плесенью. Внутри закрытой гостиницы было черно, ее почти полностью выпотрошил пожар. Снаружи она казалась унылой, решетки на окнах – в багровой ржавчине. Ставни покосились. Водостоки разваливались. Хэрроу Уилмот все приговаривал:

– Из грязи в князи и обратно за три поколения.

Он говорил:

– Как бы хитро мы ни вкладывали деньги, за три поколения они улетучиваются.

Питеров папа умер, когда Мисти вернулась в колледж.

И Энджел говорит:

– Вы могли бы раздобыть для меня образец его почерка?

Мисти срисовывает очередную закорючку и говорит:

– Не знаю.

Просто для протокола: если ты торчишь на пустыре, измазана дерьмом и обрызгана розовой рвотой, это еще не значит, что ты обязательно станешь настоящей художницей.

То же самое с галлюцинациями. Там, на Уэйтенси-Пойнт, со спазмами в желудке и потом, стекающим по щекам, Мисти стала видеть всякую всячину. Она принялась обтираться гостиничными салфетками. Вином полоскала рот. Махая руками, прогнала тучу мух. В носу жгло от рвоты. Глупо, ужасно глупо было бы рассказывать про это Энджелу, но тени на краю леса задвигались.

Из деревьев высунулся металлический лик. Фигура сделала шаг вперед, и ужасная тяжесть ее бронзовой ступни продавила мягкий дерн луга.

Если ты учишься в художественном колледже, то ты знакома с кошмарными галлюцинациями. Ты знаешь, что такое «флэшбэк». Ты успела занюхать тонны химикатов, они остались в твоих жировых тканях и готовы в любой момент затопить твою кровь кошмарами посреди бела дня.

Фигура сделала еще шаг, и ее нога погрузилась в землю. Солнце изукрасило ее руки ядовито-зелеными бликами и тускло-коричневыми тенями. Макушка ее головы, ее плечи – в белых кучках птичьего помета. Мышцы обоих бронзовых бедер рельефно бугрились, фигура шла вперед, высоко поднимая колени. Бронзовый лист шевелился в паху.

И вот Мисти смотрит на акварель, водруженную Энджелом поверх кофра, и ей неловко, даже более чем. Аполлон, бог любви. Перепившая Мисти. Обнаженная душа похотливой художницы средних лет.