Дневник

26 марта. Вчера спектакль шел впервые с проданными билетами (но не через кассу, а сотрудникам Ленинской библиотеки и завода Динамо) (…) Наташу играла Райкина^[115], а Нину — Русланова. Наташа — Малявина^[116] мне нравится больше, а Русланова лучше Шашковой^[117]. Но все это не имеет большого значения в этом крепко-ансамблевом спектакле. # Были Райкин с Ромой^[118] (…), какой-то седоусый академик с женой и сын актера Русланова^[119]. # Все хвалят, восхищаются. Академик сказал, не зная, что рядом стоит автор: — Умная пьеса! Побольше бы таких!.. Меня представил Симонов, и он долго жал мне руку. (…) # После молодежь в актерском буфете внизу устроила импровизированный банкет с грузинской Чачей, которую специально привез из Грузии грузин-практикант. # Речи, тосты, все хвалят друг друга и меня. Я говорю мало и приглашаю на банкет 7-го. Я еще мало-знаком с большинством актеров и чувствую себя не свободно. Чача эта — порядочная гадость, вроде самогона. Пил я мало, но поймал себя на том, что любуюсь В.М., которая сидела недалеко от меня. Она сказала мне, что читала какую-то «запрещенную рукопись»: должно быть, «Встречи с Пастернаком». Разумеется, их никто не запрещал: просто не печатают. Но в Самиздате^[120] она имела, кажется, большой тираж. # Становится грустно, ибо затевать здесь «роман» бессмысленно, а вдруг захотелось, по инерции… # (…) # Как славно пахнет театральный успех! Давно у меня его не было. #

27 марта. [с удивлением читает статью о себе — в Большой Советской Энциклопедии] (…) # Слухи о том, что над Окуджавой собирается гроза. Его вызывал к себе Ильин и требовал письма с отмежеванием от заграничных изданий, но Булат отказался, а на партийном собрании говорили, что текст их разговора уже передавала Бибиси (?!). У Аллы^[121] неприятности в Политиздате тоже в связи с редактированием ею романа Окуджавы^[122]. Впрочем, я думаю, что с ним обойдется. Булат — человек умный, твердый и гордый. # (…) # Молодая женщина из литчасти театра Вахтангова, с которой я раз-два болтал о том о сем, оказалась внучкой Н.С. Хрущева, усыновленной им дочерью его погибшего на войне сына^[123]. Она довольно симпатична.

28 мар. (…) обедает в ЦДЛ, с Окуджавой: # У Окуджавы дела неважны, под него идет глубокий подкоп^[124]. Юра ходил в Пахре к К. Симонову. Тот в свое время дал положительный отзыв на роман Окуджавы, против которого сейчас в Политиздате идет кампания. Он просит вмешательства Симонова. Тот неохотно обещает, но удивляется, почему Булат не хочет подписать письмо против изд-ва «Посев»^[125]. #

29 мар. [из письма-поздравления АКГ от Ц.И. Кин, с подписью: «Ваша Ц. Кин»] # Я не могу ни с кем Вас сравнивать, потому что Вы (включая все Ваши фокусы, «интриги и адюльтеры», «бирючизм», или как это произнести?) такой, каким должен быть неподдельный художник. #

30 марта (…) # Не запасся серебром, и, когда начали с утра приносить телеграммы, мне нечего было дать письмоносцам. Неловко. Оделся и вышел разменять рубль (…) # В полтретьего пришла телеграмма от Эммы, посланная сегодня в полдвенадцатого. # Жалею, что не уехал в Загорянку, как сначала собирался. Оставил бы на двери записку, чтобы телеграммы опускали в отверстие для почты. # Сижу в нечистой рубашке, небритый и вдруг — звонок. Но на этот раз это не телеграмма, а В[ера]: красивая в красном длинном пальто и вязаной белой шапочке. Она мила и нежна и находится у меня с полседьмого до начала одиннадцатого. (…) Она придет на премьеру 6-го. # (…)

1 апр. (…) # Никого не хочется видеть. Последнее время я сравнительно много бывал на людях и устал от них. ##

2 апр. (…) # Вечером кто-то звонит. Не открываю. В почтовую щель падает записка от Кацевой, что они беспокоятся, что я долго не даю о себе знать. # Но одна мысль, что мне надо благодарить за поздравления, меня бесит. Ненавижу эти церемониалы поздравлений и ответных благодарностей. # Напряжение генеральных и первых спектаклей дало реакцию. Мою обычную — потребность в одиночестве. #

4 апр. (…) # Много сообщений о Солженицыне. Ему должны были вручать премию на частной квартире, но сов. правит-во не дало визу представителю шведской Академии наук. Перед этим, кажется, Солженицын дал большое интервью двум американским корреспондентам, где подробно описал, как его «душат»: не разрешают пользоваться архивами и библиотеками, вскрывают письма, подслушивают телефонные разговоры, непрерывно следят и за ним, и за его друзьями. Несмотря на это, он продолжает писать новый роман «Октябрь 16-го»^[126]. # (…) # Вечером, когда звонил Тоне, она мне почитала текст трех телеграмм, полученных на ул. Грицевец. # (…) # Еще не считал, но больше двух десятков телеграмм я наверно получил. И это при моей конспирации. # Идет Страстная неделя. Значит, банкет будет в пасхальную ночь. Забавно! ##

5 апр. Сегодня был просмотр спектакля для ВТО. (…) # Просмотр этот важен, так как труднее зала не будет. #

6 апр. (…) # Половина двенадцатого ночи. (…) # Вернулся с премьеры. Какое-то кисловатое и пониженное ощущение. #