Дневник

Был обыск у машинистки, печатавшей Б. Л. [Пастернака], какой-то Марьи Казимировны^[138]. Забрали две машинки, папки и ее саму, но после допроса вечером выпустили. Рассказы о Синявском как о человеке с огромным неутоленным честолюбием. <…> Его еще не уволили из ин-та, но зарплату его жене не выдали. <…> Никто не сомневается, что арест не безосновательный и ходит эта версия об Абраме Терце. Все очень странно. Невозможно понять, зачем это ему было нужно: ведь его вполне легальная работа по Пастернаку и нужнее, и серьезнее этих литературных авантюр^[139]. Но м. б. это неправда. Некоторые, как С., патологически испуганы. Он хоть был знаком с С[инявским] и Д[аниэлем]. Но испуганы и те, кто, подобно мне, их никогда не видел в лицо. Это все как-то связывается с бродящими слухами о переменах в правительстве и тревожном международном положении.

20 сент. <…> Надежда Яковлевна. Разговор на Страстном бульваре. Встреча с Португаловым. Разные встречи и разговоры. <…>

В городе все говорят о Синявском. <…> Новые рассказы о С-ом: нечто вроде славянофила, увлеченного Киреевским и Хомяковым. Интерес к вопросам связи религии и культуры. Аполитичен. Мягок, спокоен и тверд. Интерес к Пастернаку неслучаен. Н. Я. считает, что «проблема Пастернака» играет тут главную роль. Но почему же тогда выпустили однотомник? <…> Новое: к жене С[инявского] Марине^[140] ходит полно народа, не боятся; она шутит, что стала самой модной женщиной Москвы. Версия — что хотят напугать интеллигенцию, остановить потоки «второй литературы», какие-то запреты хранить рукописи (какие?). Слух об изъятии у кого-то рукописи романа Соложеницына, которую тот взял из ред. «Нового мира». Все взволнованы, пожалуй, больше, чем напуганы.

22 сент. <…> Н. Я. сегодня звала к себе: у нее будет Шаламов. Мог бы успеть до поезда, но вряд ли поеду.

Сырой, осенний день. А еще вчера был солнечный.

К. Г. [Паустовский] не исполнил обещания и не настоял на утверждении Левы: ни в новое собрание сочинений — редактором-составителем, ни в сборник статей (фактически составленный Левой), выходящий в «Сов. писателе». Он помнит о своих обещаниях только пока люди у него на глазах. Любопытно, эта сухость и предельный эгоцентризм — явление склероза или коренная черта характера? Знающие его давно говорят, что он всегда был таким. Удивительно, до чего же его писательская репутация не соответствует его реальной личности. <…> Лева конечно оскорблен, но молчит, не подает вида.

26 сент. Нынче рано утром вернулся из Ленинграда. <…>

<…> Статью Лифшица о Дымшице решили попридержать пока. Циркулируют слухи, что арестован еще некто, тоже приятель Синявского, с украинской фамилией. Будто бы С. признался в авторстве «Абрама Терца». Слово «Терц» означает, что сочиняли втроем, от «терцины»??!!^[141]

Встретил Сарнова. Он небрит и удручен. Снова мнения и версии об «Абраме Терце». Насчет ареста Калика^[142] — вздор: вчера его видели. Третий (Грицай)^[143] тоже не арестован. <…>

3 окт. <…>

Письма Эмме, Нине Ивановне^[144] и Беньяш. <…>

Говорят, на Нобелевскую премию выставлены три кандидата: Паустовский, Шолохов и какой-то латиноамериканский писатель Асканьес [в машинописи так] (или что-то в этом роде). Если это правда, то это занятно: кто бы ни получил из наших — это будет пощечина и обида другому, а стало быть и его литературным друзьям. В случае забаллотирования Шолохова и получения премии Паустовским — почти политический скандал. Но конечно Шолохов как писатель больше Паустовского. А как деятель — менее симпатичен^[145]. Милейший Константин Георгиевич — типичный «врио» великого писателя. У нас сейчас этих «временно исполняющих обязанности» полно во всех областях и помимо литературы. И он невольно стал точкой пересечения интересов, влечений и отталкиваний всех слоев, кому надоела казенщина и официозность. Кроме того еще это удар по Федину и Леонову, которые, хотя они и очень разные, тоже, так сказать, «государственные писатели». <…>

У Твард[овского] был резкий разговор с Демичевым^[146]. Цензура не пропускает статью «От редакции» в № 9 журнала, где защищается повесть Семина и Солженицын. Он поговаривает, что уйдет из журнала, так как невозможно стало работать. Будто бы Демичев его уговаривал остаться, не знаю, искренне ли.

4 окт. С утра еду в город. <…>

ВУАП снова, в который раз, выручает меня и можно считать, что машинка оплачена. Мне причитается за гусарчиков 60 р. и еще 140 я беру авансом.

Встречи: А. Бек, Устинов^[147], Шатров^[148] и другие. <…>

Зашел к Н. Я. У нее было обострение язвы, она лежит. «Простор» просит у нее еще стихов О. Э. Не испугались.

В Англии вышла проза М-ма и его «Разговор о Данте» по-английски. По ее словам, перевод очень хорош. Прислали ей и 1-й том М-ма по-русски (кажется, немецкое издание)^[149]. По ее словам, комментарии глупейшие. <…>

Рассказывают об обысках у какого-то теософа, друга Соложеницына, пишущего о нем^[150], и у сестры жены Солженицына. Будто бы забраны рукописи романа Сол-а, но после его жалобы возвращены^[151]. <…>