Дневник

Сегодня довольно изрядный морозец (кажется, 12°), но, несмотря на это, я два раза выходила с мамой прогуляться (по Невскому, разумеется). К 3 часам меня приглашала Вава, но сегодня я ловко отказалась, придумав какой-то удачный предлог, и предпочла, конечно, пройтись в «Паризиану»[88]. Ставили драму. Сюжет о том, что мать любит какого-то адвоката, и он тоже; приезжает дочь и умоляет мать не выходить вторично замуж за адвоката; мать плачет, но соглашается; через год дочь сама влюбляется в адвоката и он тоже; мать узнает и упрекает дочь в самовольных отлучках из дому; дочь дерзит матери и убегает к адвокату; потом все улаживается; в день помолвки дочери мать поздравляет адвоката наедине и вливает ему в рюмку яд; адвокат умирает; дочь проклинает мать; домашний доктор и друг матери берет вину на себя; дочь исчезает с горизонта, а мать отправляется в монастырь или наоборот, потому что последняя картина была в таком скупом освещении догорающей свечи, что был виден только нос монахини, а по носу трудно судить, кто она! Вот и вся драма! Ну, если бы дочь провела роль более осмысленно и живо и была бы красивее, и мать тоже, а адвокат хоть и ничего, но почему-то выставлял ногу на передний план; да еще порядочное количество всяких «если бы», то драма была бы более чем сносной! А так двадцатидвухлетняя дочь ведет себя, как тринадцатилетняя девочка, мать некрасива, играет с напускной страстью и величием, адвокат недурен, но на его месте я бы никогда не полюбила некрасивую женщину, а домашний доктор, этот ужасный бородач, уморительно смешон в своем трагизме! Глупо, глупо и сто раз еще глупо![89]

Немного вознаградил меня Невский, веселый, шумливый, задорный и вызывающий! Я его люблю, но и немного опасаюсь! Вечером одной не пошла бы ни за что, хотя… впрочем, я сама хорошо не знаю. Утром и днем еще ничего, но едва зажгутся фонари, как Невский кажется иным. Шумит, кишит рой людей, то спешащих, то праздно гуляющих, с нахальным взглядом и какой-то страшной улыбкой! Женщины, конечно, попадаются ничего, но до сих пор я не встретила ни одной, которую, если бы я была мужчиной, могла бы полюбить. И по этому поводу я многих, очень многих не понимаю, не ищущих в женщине если не красоты, то, по крайней мере, образования и bon ton[90].

1916 год

1 час ночи, после встречи 1916 года

Опять встреча Нового года, немного шумливая, как всегда, но с искристым, стрельчатым шампанским, которое папа где-то достал за баснословную цену. У папы (что, однако, вечно бывает у него в этот вечер) клубились подозрительные тучки на горизонте. Но впоследствии он все же старался придать своему лицу благоприятное выражение! Встреча прошла как-то странно: скоро и незаметно. Правда, под звуки «Марсельезы», папа частенько подливал в мой бокал золотое реймское, но я все не пьянела, да и теперь оно совсем не шумит в голове! Kwiatek по какой-то странности не пришел: был только colonel[91]. Телефонировала Лиза В[острикова], поздравила по телефону. Очень мило с ее стороны. Женичка просила меня потелефонировать, но я забыла! Да и не хотелось что-то! Ну, пора раздеваться и идти спать! Уже поздно! Полная луна выпукло рисуется на фоне темно-лилового неба и однообразно льет свой серебристый, мертвый свет на белые стены нашего дома! От тишины неба и страшной луны становится грустно, грустно! Ja Кie… Nieokreslone. Далекие воспоминания niestale w pamieci… poczucia tesknoty i niedoceniania![92]

7 февраля 1916, воскресенье