Дневник

Но… поговорим о классе! Есть у нас некая личность, под заглавием Жени Видаль! Что и почему, но я ее не люблю, да и она не в восторге от меня! Обоюдное равнодушие и, пожалуй, даже нелюбовь – ни мне, ни ей обижаться нечего. Она мне не симпатизирует с третьего класса или, точнее выразиться, с первого дня моего прихода в гимназию (тогда еще пансион). Возможно, что я ей отбила звание первой ученицы и тем вооружила ее против себя, но, может быть, я просто не сумела подойти к ней с покорной, робкой физиономией, спрашивая порядки школы! Уважение, то есть лесть к своей особе, она очень и очень любит!! Напускная гордость, которой, впрочем, ни на грош нет, потому что подделываться под настроение Elda’у – глупо и низко – и вечное желание мелких ссор из-за мелочей – этим она мне глубоко не понравилась! Другое дело – Женя Рукавишникова! Естественный, простой, свободный ребенок, с детским воображением, с бесхитростными скорыми глазами и хорошими, толстыми золотыми косами – она меня сразу привлекла к себе. Хотя раньше дразнило немного восторженное отношение к Маргарите Клемен. «Так Маргарита сказала, то Маргарита сделала!» В III классе это были ее обычные фразы. Но в IV и она больше сблизилась с остальными, сплотилась в одну тесную, неразрывную дружбу с девочками, кажется, за исключением Suzanne Mazo. Но та для последней слишком мала, слишком наивна, «trop enfant»[1095], как Susanne выразилась!! Может быть, это и лучше для Жени! У нее очаровательная сестренка, прелестный «baby», как ее теперь называют в школе и за что она чуть надувает свои губки!

Маленькая, симпатичная, с красивыми личиком и темными глазами (может быть, они кажутся темными из-за больших зрачков?!) – Лида мне очень нравится! Как-то мама ее видела и сказала: «Очаровательный ребенок!» Эти две сестры меня восхищают, и обеих я люблю!

Опять надо до завтра дневник отложить, ибо мама загонит спать! Как быстро промелькнул понедельник – я бы хотела, чтобы завтра было только воскресенье, а здесь, пожалуйста!!!

2 октября, пятница

Препротивные боль горла и насморк! Ненавижу их, брр! В школе сегодня не была: мама не пустила, говоря, что мне хуже быть может! Про дневник я помнила, но положительно времени не имела: занятий у нас теперь очень много, так что не только дневнику и «Гефсиманскому саду»[1096], но музыке и истории Польши не могу оказать должного внимания. У моей учительницы m-elle Jeanne какой-то нарыв на лице, так что операцию будут делать. Мне ее очень жаль! Она мила и симпатична! Да… ведь еще класс не разобран окончательно! Ее сиятельство Вава Вольтман есть что-то вроде чего-то именно. Вся она очень неопределенна, начиная с глаз и кончая характером и знаниями. Внимательно изучив ее, может быть, и можно добиться чего-либо, но я к этому не имею ни времени, ни желания!! Одно только я замечаю в ней – никогда не делиться с другими своими знаниями, то есть не подсказывать. Двигает ртом и вращает бесцветными глазами, но ни звука от нее не услышишь. Не помню, кто однажды попросил ее дать сочинение о Shakespeare; она заерзала, засуетилась, наговорила массу слов, огорошила наплывом фраз и предложений, но спрашивающая могла понять реально одно, что Вава испортила сочинение и т. п., ибо оно не поправлено и грязно, что оно при ней, что она его забыла и т. п. Дома у ней Бог знает сколько учительниц, вечных miss, mademoiselles. Немецкие и английские сочинения ей пишут, а она их вызубривает, но всенародно чуть ли не клянется, что сама их писала; и опять поток слов, каскад речей, водопад предложений! Маленькая, полная, страшно мягкая и пухлая, но невозможно цепкая, с некрасивым носом и бледным ртом – вот она, Иерихонская труба!

Незначительные, обыденные типы – Зины Эйсмон и Елены Невери. Ни та, ни другая меня не интересуют, хотя первая обладает недюжинными музыкальными способностями и красивыми глазами. Зина меня злит, и иногда мне приятно сказать ей какую колкость! Лена тоже меня нервирует – особенно своим голосом и поминутным «Позабыла» и заглядыванием в книгу!