Дневник

Погода эти дни стоит неважная: то дождь, то снова прояснится. Вчера, выходя из кинематографа, встретили Ф.А. Обрадовался – до безумия. Прошли с ним до дому, а Эдик так раньше домой уехал; потом неожиданно «papa» встретили. Ну – ничего. А вот у меня было маленькое приключение в ночь на 21-е. Легла я около двенадцати. Почти что стала засыпать, но почему-то в эту минуту подумала о гусарской парадной форме. И вдруг слышу – военная музыка! Сажусь на постели в полнейшем недоумении. Что? Откуда? Неожиданно марш прерывается, и я слышу моих «Гусар»[162]. О, как я люблю эту песенку! Уму непостижимо! Я вскакиваю, зажигаю сразу две лампы и, едва накинув капот, высовываюсь за окно. На дворе абсолютная тьма. Окон vis-`a-vis не различишь, но на дровах лежит отблеск окон первого этажа: оттуда слышатся крики, голоса и… «Гусары»! Конечно, я сразу поняла, у кого это! И, о, Боже мой, как я позавидовала им. Особенно, когда за «Гусарами» раздался вальс, а затем… мазурка! Я сидела на постели злая и грустная и мысленно требовала повторения «Гусар». Бисировали неисчислимое число раз. А я продолжала сидеть печальной, молчаливой и недовольной. Потом играли «Танго»[163], «Сон негра»[164], «Маннарони», «Пупсика»[165] и др. И все по большей части мне знакомое. Едва начинали мазурку или краковяк – я слышала топот танцующих ног, какие-то возгласы, крики. А мне было так грустно, так неимоверно грустно… Чего я хотела? Блеска… музыки, многого хотела! Хотела того, что никогда в жизни не могла бы излить на бумаге. А потом ужасалась своих мыслей, желаний. И прятала голову в подушки, защищая воображение от наплыва чувств. Но ненадолго. Снова разгоряченный мозг начинал действовать, и я поддавалась ему. И опять повторялось то же самое. А к четырем часам я уснула. Уснула тяжелым, гадким сном, который меня еще больше нервировал и дразнил. Дразнил невозможным; и это было тяжело. Если бы я умела плакать, я бы плакала – но слез нету, не умею что-то. Это и хорошо, даже очень хорошо, а иногда и плохо. О, как плохо!

Июль 24, воскресенье

Сегодня были в «Comedia». Pardon, называется это «Сад комедии», но вообще даже намека на сад не было. Обширный двор, густо посыпанный нехорошим песком, несколько чахлых лавров в бочоночках и клумбы по бокам, крытые театр и ресторан – все! «Papa» взял ложу; сидели совсем близко сцены. Актеры замечали, даже улыбались. Ставили два балета: «Крестьянский праздник» и «Карнавал» и еще какой-то отрывок из «Горячего сердца»[166]. Танцы мне не очень понравились; темперамента нет и огня мало. Не мой вкус, увы. Публика была довольно хорошая, даже, можно сказать, весьма приличная. Ничто не шокировало; мама была довольна, так как боялась за меня. «Papa» тоже ничего. А я? Гм! Было весело, но как-то мимолетно весело. Впечатления не осталось никакого. Теперь вернулась домой, и, ну, положительно никакого чувства.

Июль 31, воскресенье

Сегодня были на Островах; конечно, в том же составе, что и всегда: мама, брат, я… Нового и быть не может. Воззрение «pa» на жизнь очень старо; que faire!![167] А жить так хочется… так безумно, ужасно тянет! Но приходится покоряться. На Островах особенного ничего. Народу очень много, но публика вся какая-то серенькая, одним словом, праздничная, воскресная. Я думала, хоть R приедет, нет, не мог. Очень, очень милая личность, симпатичная и, как мне кажется, вполне естественная. Это почти что главное преимущество человека. Как можно больше простоты. Но не везде и не всегда ее найдешь. Трудно сыскать! «Мой» тоже был на Стрелке. Но, кажется, меня не видел. Противно. И всегда так случается: мы возвращаемся – он только едет! Иной раз так даже досада берет. Почему? Не знаю. А впрочем, не все ли равно. Да, да – пусть будет все равно. Так должно быть почти всегда. Мое слово – ибо я предпочтительно молчу. Не знаю – мой вечный ответ, ибо я боюсь своих мыслей и упорно прячу их! Не знаю…

Август 8, понедельник