Дневник Алексайо

После недолго прогулки и слов Аглаи, Элен потерянная вернулась домой. Она крепко держала в руке дневник, отказываясь его отпускать. Необходимое заземление и утешение принес дневник и Элен не могла позволить себе его потерять. Аглая, лекарша из столицы, работающая на государя. Сказала, что знала о Алексайо и что с ней стало. Элен не могла… Она не собиралась верить её словам.

– Элен, гости уже заждались, – сказал отец, прежде чем вернуться в лабораторию.

Элен направилась в обеденный зал и с удивлением осматривала собравшихся. Они все сидели за столом, попивали чай и выглядели вежливо. Как только они увидели её, спокойная атмосфера стала на холоднее, будто ветер прошёлся по залу. Теплые цвета начали казаться тусклыми и невзрачными. Они выглядели серьезными. Речь взял на себя господин Гликас, который решил начать прямо, без приветствий и предусловий, явно не желая плести словесные кружева. Элен села за стол и их расположение выглядело так, что мысль о двух противоборствующих сторонах казалась не такой странной.

– Элен, с момента твоего возвращения, до того, как ты вернулась, я чувствовал, что что-то неправильно. Уже три года каждый из нас чувствовал, что потерял что-то дорогое ему. Но мы никак не могли найти причины. Три года назад мы погрузить в траур, но не знали почему и по кому, – господин Гликас грустно улыбнулся и взглянул на картины, увешанные по залу. – Но ты… Ты явно знаешь по кому. Почему желание защищать Филона так сильно, почему мы боимся его потерять, почему мы относимся к нему как к младшему… И почему воспоминания и мысли о том, что с нами в детстве веселилась именно ты, слишком неправильная.

Гликерия со слезами на глазах сказала, едва сдерживая свои слезы:

– Пожалуйста, скажи, почему эта боль такая невыносимая? – она не смогла сдержать слезы, безумные глаза устремились в Элен, поражая её. – В… В первый год это стало настолько невыносимо, что я… Я…

Гликерия сжала запястье, так крепко, что косточки побледнели. Она судорожно вздохнула, вытирая слезы платком. Госпожа Макрис молчала. Она подняла на неё свои затравленные глаза, тихим надломившимся голосом произнеся:

– Все помнят тот факт, что меня смог утешить после смерти папы Лука. Но это не так.

Господин Макрис кивнул в знак согласия, задумчиво глядя в потолок, он медленно заговорил:

– Я присоединился к рыцарям на временной основе, чтобы отстоять как наш город так нашу столицу. Но меня не покидает чувство, что кто-то отговаривал меня, кто-то говорил мне, что я не должен был предлагать свою кандидатуру. Что мне стоило подумать о семье, о нас, защитить нашу компанию. Это не был Пандор.

Элен молчала. Она не знала, что сказать на это, понимая, о ком они говорили, впитывая их боль и горе как своё. Не было слов, которые она бы могла подобрать и Элен не собиралась дарить утешение, когда они даже не помнили из-за кого их пытались утешить. Но почему именно траур? Почему это началось в определенный год?

– Её зовут Алексайо, – ровным тоном сказала Элен, заправляя прядь волос. – Она моя сестра и я пытаюсь выяснить причину, по которой её позабыли. Но прежде чем мы начнем, нужно позвать Филона. Он заслуживает знать о своей сестре.

Служанка Винн принесла закуски и выпечку, а также позвала Филона, который растеряно смотрел на всех собравшихся, вытирая руки от чего-то ярко-розового. Он был в лаборатории с отцом, но присоединился к ним, выглядя ничего не понимающим. Так оно и было. Элен окинула всех собравшихся уверенным взглядом и открыла дневник, под медленное озарение в глазах Филона, который узнал вещицу в руках сестры. Преисполненная желанием узнать правду, она решилась прочитать дневник до конца.

– Я собираюсь прочитать вам дневник Алексайо, потому отнеситесь с уважением к тому, что там написано. Как ни как личные эмоции, переживания на то личные, поскольку о них редко рассказывают.

Часть 6. По строкам истории.

– Гликерия ты мне веришь? – спросила Алексайо.

Конец 817 года. Напуганная, Гликерия едва сдерживала слезы, но отчаянно кивала, веря своей рыцарю. Алексайо уверенно улыбнулась, она сильной, но нежной хваткой взяла Гликерию на руки под удивленный вздох другой. Если бы не то, что её спасали от похитителей, Гликерия бы сгорела в смущении, но страх за жизнь мешал ситуации. Гликерия вглядывалась в серьезное, непоколебимое лицо Алексайо до которого желала прикоснуться, но не смела. Гликерия опустила взор, думая лишь о том, что хотела, как можно дольше остаться в её объятиях, которые всегда дарили покой и безопасность. Стража кричала, они ценились в Алексайо, которая не сбавляла скорости. Она вылетела из открытого окна и Гликерия восхищённо открыла глаза. Сердце её трепетало от полета, она завороженно смотрела вниз, как высота быстро сменялась. Шум ветра звучал как песнь свободы, а бездонное небо такое обширное, земля под ними настолько необъятна. Гликерия боялась разбиться. Алексайо, словно читая мысли, глубоким голосом, что вызвал неукротимую маленькую дрожь по телу, произнесла: