Дневник библиотекаря Хильдегарт

Ещё он составил огромную историческую хронику, использовав при работе над ней ни много ни мало – пятьдесят четыре источника. Все их переработал, упорядочил и выстроил в чёткую логическую систему. Историки до сих пор от неё в восторге. Называют её художественной поэмой имён и событий в форме математической таблицы. Не могу понять, как это можно соединить в одном, но им виднее. А ещё он писал и настоящие поэмы - дидактические поэмы о смертных грехах и тому подобных серьёзных вещах. Писал их лёгким, почти античным стилем, соединяя нравоучительность с иронией. Мельпомена наставляет сестёр-монахинь в христианских добродетелях – поистине оригинальный и изящный поворот для дидактических стихов. Он вообще был остроумным, деликатным и сердечным человеком. В монастыре его очень любили и всегда приходили к нему за помощью и утешением. И он, сидя в своём кресле, утешал братьев и, как мог, старался их развеселить.

Вот, собственно, и всё, что я хотела рассказать.

2005/12/12 Лисы в городе

Видела сегодня в метро удивительную женщину.

Во-первых, на её дублёнке был лисий воротник. Странно, правда? Ведь на дублёнках не бывает лисьих воротников. А во-вторых, сзади на этой самой её дублёнке был разрез. А между полами разреза пришит лисий хвост. Шикарный такой. То есть, это мне так издалека показалось, что он пришит. Возможно, он был вовсе не пришит, а просто высовывался из этого разреза.

На ходу она один раз обернулась. Лицо узкое, золотистое. Всё в веснушках.

2005/12/13 Речная ворона

Этим летом я увидела, как по реке плывёт ворона. Не дохлая ворона, живая. Крылья раскинула, на бок завалилась и плывёт. Я подумала, что это непорядок, вороны не должны плавать по речкам. Залезла в воду и вытащила её. Обтёрла кое-как подолом кофты, подбросила пару раз в воздух и поняла, что никуда она не полетит. Даже и не собирается лететь, потому что не умеет. Маленькая ещё. Крылья короткие, встопорщенные какие-то, хвоста почти нет, клюв жёлтый, а на клюве – кровавый пузырь. И главное, поблизости ни одного гнезда, откуда она могла бы вывалиться. Тихо над речкой. Только комары пищат то-оненько да лягушки внизу, под берегом: ур-р-р, ур-р-р. Тоска меня взяла. И пришлось мне эту ворону тащить домой.

А дом у меня в деревне маленький, тесный. Я думала сперва: ей не понравится. Как пить дать, заскучает и сдохнет. К тому же я, убей, не знаю, чем их кормят, ворон этих, да ещё таких маленьких. Но она – ничего. Отдохнула маленько, обсохла, осмотрелась и стала жрать всё подряд, что я ей ни подавала. И клюв свой жёлтый разевала так, что за ним не видно было головы. И топала ногами от нетерпения, и рычала на меня, как дикий зверь, и давилась хлебом и сосисками от своей непомерной жадности. А у меня дома народ такой всегда собирается деликатный: соседская собака долго у порога стоит с застенчивой улыбкой, прежде чем войти и развалиться посреди кухни; коты там всякие осторожненько так по балкону пробираются к кастрюле со щами, мыши тоже по углам смирно сидят, темноты дожидаются… короче, никто меня лишний раз беспокоить не осмеливается. И тут – это чудище. Орёт с утра до вечера, как заведённое, голос хриплый, пронзительный, перья дыбом. Я уже стала думать, что это сокровище так допекло своих родителей, что они просто выпихнули его из гнезда в воду: плыви мол, дитятко, авось, счастье своё найдёшь. И нашло, между прочим. Где бы его ещё стали кормить бутербродами с сыром, поить свежей водичкой с серебряной ложечки, а на ночь укладывать спать в постельку из тёплых тряпочек на дне коробки из-под телевизора? Ручаюсь, что больше нигде.

При такой жизни росла эта сволочь, как на дрожжах. Я звала её Габриэль, поскольку не знала, он это или она. Сокращённо, значит, Ганечка. Вскоре Ганечка стал(а) шастать по всему дому, а я только ходила за ней (за ним) с губкой и подтирала всё, что она (он) за собой оставлял(а). Как раз тогда я поняла, что категорически нельзя кормить ворон сливочным маслом. Но вообще-то у него случались и тихие минуты. И тогда нам всем было хорошо. Морозными июньскими вечерами я сидела у окна, вышивала битву при Гастингсе, грела ноги о соседскую собаку и слушала, как внутри разбитого магнитофона бренчит ирландская арфа. И как душевно под неё матерится сосед за забором. А Ганечка трудился над выдиранием гвоздей из пола. Очень он любил это дело и посвящал ему много времени. Наверное, он всё-таки был мужчина. А когда закипал чайник, мы с Ганечкой и собакой садились ужинать.