Читаем Дневник библиотекаря Хильдегарт полностью

Я села на заднюю парту. Камалетдинов хмыкнул, нахмурился и галантно пододвинул мне свою банку. Я уныло поболтала в ней кистью и уставилась на свой листок из альбома, сиявший призывной и ехидной белизной. Чертёжник велел нам рисовать подводный мир, затонувшие корабли и водолазов. Я понятия не имела, как выглядит водолазный костюм и на что может быть похож затонувший корабль. По всей вероятности, на что-то коричнево-ржавое, скользкое от налипших водорослей и противное.

— Ты чего? – шёпотом спросил меня Камалетдинов. – Не умеешь рисовать корабли?

— Не умею, - сумрачно призналась я.

— Ну, правильно, - задумчиво согласился Камалетдинов. – Ты же девочка. Дай-

ка твою кисть. Ну, давай скорее, пока Чертёжник не смотрит.


С восторженным замиранием сердца я смотрела, как он небрежно водит мокрой кистью по листу – как будто смывает невидимую плёнку, и из-под неё проступает тяжёлая подводная зелень, полная беззвучной и таинственной жизни. Синие крабы с поднятыми вверх клешнями, мелкие лох-несские чудовища, глазеющие на призрачный остов парусника с обглоданными мачтами и разбитой грудью, кованый сундук с откинутой крышкой, а под крышкой – страшная чёрная пустота и острые медные искры... Это было чудо. Как он это делал, я не могла понять, и не понимаю до сих пор.

— Закончили? – спросил Чертёжник у класса. – Всё, заканчивайте. Кто последний сольёт воду из-под акварели, будет мыть весь класс.


Он был тихим интеллигентным садистом и обожал эту шутку – смотреть, как народ, рванувшись с места, толкается вокруг умывальника, вопит и поливает друг друга в спешке грязной водой. Камалетдинов, однако, не тронулся с места. Он рисовал. Рисовал для меня.

— Ну, что же ты? – сказала я. – Иди, выливай воду. Или, хочешь – я вылью?

— Сиди, - приказал он. – Я ещё не закончил.

— Он же правда заставит весь класс мыть. Он контуженый, - сказала я.

— Плевать, - отозвался он, набирая на кисть нежную фиолетовую краску. – Помою, не переломлюсь.

— Тогда давай вместе мыть, - сказала я.

— Ну, давай, - вздохнул он. – Только сейчас... не приставай, ладно? Не мешай мне.


Чертёжник сдержал свою угрозу и в самом деле оставил нас после уроков убираться в классе. Камалетдинов лихо переворачивал стулья и одной рукой водружал их на парты, а я размазывала шваброй грязную воду и украдкой на него поглядывала.

— Слушай, Рафик, - сказала я, осенённая неожиданной догадкой. – А полное твоё имя – как?

— Ну, как... Рафаэль, - ответил он, слегка пожав плечами. – А что?

— Да ничего, - сказала я. – Я так и думала.


Мы дружили с ним три года – пока он не ушёл из нашей школы и не переехал с родителями в Ленинград. Он рисовал для меня сцены из средневековой жизни, старинные города, лошадей и размашистые батальные полотна. Я писала за него сочинения и проверяла его тетрадки по русскому языку. Иногда мы гуляли в Нескучном саду, ели яблоки и говорили о восстании Спартака, об Атлантиде, о динозаврах или о планете Фаэтон. Конечно, мы были друзьями. Оба мы были серьёзными людьми и искренне не думали ни о каких глупостях.


А ещё он угощал меня конской колбасой – жутко твёрдой и жутко вкусной.


Некоторые из его картин у меня сохранились до сих пор.


2006/01/13

Сделай так чтобы я не заслонял собою Тебя

не морочил Тебе голову когда Ты раскладываешь пасьянсы звёзд

не объяснял страданий - пусть будут скалой тишины

не разгуливал бы по Библии как павлин

не считал грехов что легче снега

не заламывал рук над Оком Провидения

чтобы сердце моё кривым колесом не катилось

чтоб не топал на тех кто остался на полдороге меж теплом и неверьем


И навсегда понял что и праведнейшего Святого

как соломинку тащит - муравей веры


*


Ян Твардовский. Пер. М. Осмоловой

2006/01/17 всякая ерунда

Возвращаясь вечером с работы, я увидела горящую в темноте надпись "ЛИРЫ". Правда, буква "ы" была немножко в стороне от остальных.


Я представила себе магазинчик, до отказа набитый лирами всех видов, оттенков и размеров. Лиры на полках, лиры на гвоздях, вбитых в стену. На полу и в покосившихся шкафах с рыбами и цветами на стеклянных дверцах. Громадные лиры от пола до потолка, глухо гудящие при малейшем прикосновении к ним. Маленькие, вопросительно изогнутые, как птичьи хвосты. Толстый кудряый продавец в малиновом хитоне и рваных сандалиях. Пол, выложенный жёлтой и коричневой плиткой с греческой мозаикой. Кто-то невидимый дёргает за струны то одного, то другого инструмента; они отзываются слегка раздражённым, но мелодичным перезвоном...


Конечно, это была надпись ЮВЕЛИРНЫЙ. Просто не все буквы горели. Я, собственно, так и подумала с самого начала. Эх!..


А однажды я видела надпись ДОВОЕННЫЙ МАГАЗИН. Изначально она, конечно, выглядела как ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ МАГАЗИН, но я всё равно не решилась туда зайти. А зря, наверное...


2006/01/19 Остров Скадан

О наказании за грехи

В Швабии жил некогда рыцарь, известный своим буйным нравом и богопротивными выходками. Был он молод, необуздан и жесток; вся округа проклинала его и трепетала перед ним, и никто не мог с ним совладать, дабы положить конец его неправедным деяниям.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное