Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Ну, допустим. А в чём? Может, там подтекст какой-нибудь очень крутой? Извини меня, он весь до капли почерпнут из тех же ньюэйджеровских брошюр. Сходи в «Путь к себе», там такого подтекста навалом, пятачок один пучок. Мутный параноидальный бред в псевдофрейдистском обрамлении… И везде, на каждой стенке, горящими кровавыми буквами начертано: «ширпотреб»… А характеры? Агент Малдер – определённый псих… просто психически больной человек, без всяких иносказаний. Он, видите ли, никому не верит, но при этом умудряется верить во всё, что ни попадя! Нет, в чём-то он прав. Есть многое на свете, друг Горацио, что может привести в реанимацию. Ты заметила, что именно там, в реанимации, он и проводит лучшие годы своей жизни? А всё почему? Потому что он ненормальный, у него полностью отсутствует чувство самосохранения. Как у большинства фанатиков такого сорта. Это же вариант Гусева из «Девяти дней одного года»! Помнишь – Гусев там такой, учёный-физик, атомщик? Всё сидит, уставившись в одну точку, и твердит, как загипнотизированный: «это был не термояд». Жуткий человек. Страшный. Кругом него люди, жизнь… жена завтрак готовит и плачет, потому что он на неё не смотрит, а он смотрит, но не видит – не может увидеть, он по-другому устроен… Потом он схватывает какое-то офигительное количество рентген, ложится в больницу, а к нему приходит такое же чудище и говорит: какое счастье, что вы заболели такое редкой болезнью! Я вам сейчас отдам свой костный мозг, а вы мне потом, если кто-нибудь из нас выживет, подробно опишете свои ощущения, потому что это тема моей диссертации… Страшные люди. А никуда не денешься – работа такая. И этот агент Малдер из той же породы, хоть и не учёный, а совсем наоборот. А Скалли вообще не характер, а так, набросок, неудавшаяся попытка сделать ему такой рациональный противовес-антипод… - Ну и пусть. Всё равно. Мне нравятся их отношения.

— Но это тоже примитивная приманка и больше ничего! Чтобы зритель сидел и думал: поцелуются эти идиоты в следующей серии или опять не поцелуются? Очень примитивная уловка, между прочим. Чтобы создать этакое подобие напряжённых, невысказанных отношений. У Джека Лондона есть такой рассказ - «Когда боги смеются». Там главные герои - муж и жена, которые за всю совместную жизнь так никогда и не прикасались друг у другу и вообще не говорили между собой о любви, ничего не говорили, ни слова. Хотя при этом безумно любили друг друга… Им нравилась эта игра, они думали, что так сохранят остроту и свежесть отношений и чувств. И чем это кончилось? Тем, что в конце концов желание умерло, так и не будучи удовлетворённым, а вместе с ним умерла и любовь. И они разошлись. Потому что в такие игры нельзя играть до бесконечности – рано или поздно они приедаются, и неудовлетворённость становится как бы обратной стороной пресыщенности.

— Ёлки-палки! Можно, я это запишу? - Прости, - спохватилась я. – Зря я всё это… Конечно, я куплю тебе все сезоны. Смотри на здоровье. Хотя – какое может быть здоровье после этого дела, я не знаю…

Подруга радостно закивала, а я вздохнула и пошла искать ей полное собрание «Секретных материалов». Найти их, кстати, оказалось совсем не трудно.

Мой телевизор очень подходит для просмотра таких сериалов. Потому что он уже полгода как сломался и показывает всё в произвольной цветовой гамме. Синяя трава, лиловое небо, жёлтое море, зелёные люди. Всё это очень гармонировало с содержанием фильма, поневоле затягивало и увлекало. И агент Малдер вновь и вновь выходил из реанимации и очертя голову кидался в какое-то новое бессмысленное предприятие, а агент Скалли, кисло глядя на него снизу вверх, уточняла: «Я поеду с тобой». И было понятно, что она тоже едет за истиной, а вовсе не затем, чтобы за ним присматривать и вытаскивать его из очередной паранормальной задницы, куда он всё время норовит провалиться по самые уши. И потом, когда его в очередной раз внесут в палату на носилках, с синяками вокруг глаз и бледным, красивым лицом утомлённого маньяка, она одна будет знать, как его нужно лечить, и, расшвыривая в стороны врачей, пытающихся всё сделать по врачебной науке, сама пропишет ему всякие несуществующие препараты и, переводя дыхание, будет гладить его по голове и не плакать. И потом, когда он будет лежать в уже ставшей для него родным домом больничной палате, она задремлет, сидя рядом с ним и держась обеими руками за его за руку, – и он, ещё не приходя в сознание, будет нежно и радостно ухмыляться, заранее зная, кого увидит, когда откроет глаза… То же самое происходит, когда в реанимацию по его милости попадает она. От горя он моментально теряет свой и без того сомнительный человеческий облик и ведёт себя, как совсем уже полный, законченный псих – до тех пор, пока она не открывает глаза и не начинает ему улыбаться. Больше всего им идёт вместе лежать в реанимации на соседних койках. Тогда они оба счастливы и оба улыбаются друг другу в глубоком и блаженном беспамятстве. В те же редкие минуты, когда они в сознании и на ногах, им не до того. Не до улыбок и не до выяснения отношений.