Дневник библиотекаря Хильдегарт

Кроме того, я не любила запах духов «Эллада». Я вообще понятия не имела, чем они пахнут. Но мне безумно, до боли в груди, нравилось название. Я была уверена, что это женское имя. Самое красивое имя на свете.

Элладой я назвала белку. Нельзя сказать, чтобы мы жили душа в душу – всякое бывало. Может быть, потому, что почти никогда не расставались. Я её потом даже в школу носила. Разумеется, не вынимая при людях из портфеля.

Created by ljsm+allin1, http://www.offtopia.net/ljsm/ version $Id: allin1.pl,v 2.2.4 2007/12/17 Exp

30 ноябрь 2008 г. Вавилонские коты

В каждой библиотеке есть коты. Эта древняя кошачья привилегия основана на мифе о том, что в каждой библиотеке есть мыши, с которыми надо бороться. Борьба с мышами – это вообще очень важный мотив, присутствующий фактически в каждом библиотечном предании. Мышей боялись даже библиотекари царя Ашшурбанипала, - хотя, казалось бы, какого чёрта им было бояться за фонд, если сей основательный народ высекал на камне даже газеты. Мышей боятся даже те библиотекари, которые отродясь их не видели и при встрече вряд ли узнали бы в лицо. Поэтому когда в библиотеку приходит устраиваться кот, его, как правило, берут даже без резюме и рекомендаций. После этого кот быстренько обживается, устанавливает в коллективе мягкую, но железную диктатуру со строго дифференцированными иерархическими отношениями, после чего день-деньской спит в подшивках «Московских ведомостей» или «Оксфорд Таймс», лишь изредка отвлекаясь от этого занятия, чтобы принять отчёты и подношения от подчинённых. За всю свою жизнь я видела только одного кота, который действительно ловил в хранилище мышей и носил их трупы в дирекцию. Звали его Фридрих, и куда он потом девался, понятия не имею. Остальные библиотечные коты, которых я знала, вели довольно рассеянный образ жизни и никаким мышами, разумеется, ничуть не интересовались, справедливо полагая, что в библиотеке и без того немало интересного.

Я их всех хорошо помню. Они все были яркими личностями, хотя и не без вредных привычек. Первым из тех, с кем меня познакомили, когда я пришла на работу, был Ираклий. У него практически отсутствовал хвост, а оба уха были значительно короче, чем полагается. Само собой, это была такая порода. Суровая разбойничья порода, не склонная к сентиментальности и компромиссам. Его хмурое, покрытое полузажившими шрамами лицо, поначалу вызывало оторопь, а затем – почтительный трепет. Я не знаю, что заставило его на старости лет оставить уличный разбой и обратиться к спасению души – возможно, какое-нибудь трагическое событие в жизни или талантливый уличный проповедник. Как бы там ни было, он осел у нас и более не возвращался к прежним занятиям.

Он был бархатно-серым, колченогим, степенным и величественным. По утрам часто можно было наблюдать, как Марина Вениаминовна несёт через читальный зал тарелку с печёнкой, а за ней полусонной, вальяжной трусцой следует Ираклий. Он ни разу не уронил своего достоинства и не перешёл на галоп, даже если она прибавляла шагу и оказывалась далеко впереди него. Он знал себе цену и превосходно владел собой. Читатели его обожали. По вечерам кто-нибудь из дежурных по залу обязательно заглядывал в рабочую комнату и осведомлялся:

— Простите, Ираклий здесь?

— А в чём дело? – строго спрашивала за Ираклия Марина Вениаминовна.

— Его там читатель спрашивает.

Ираклий неохотно вставал с подшивки «Оксфорд Таймс» и выходил в читальный зал. Через некоторое время его можно было видеть в уголке в объятиях какого-нибудь оборванного интеллигентного старичка. Старичок что-то шептал Ираклию в обрубленное ухо и виновато улыбался, а Ираклий хмурился и кивал. Мышь шуршала в глубине хранилища, и мигала под потолком вечно неисправная лампа.