Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Нет, в принципе, все эти вымышленные персонажи свидетельствуют о том, что ребёнок одинок, что он неуверен в себе, что ему неуютно жить в реальном мире и он при первой же возможности спасается от него в мире воображаемом. Не скажу, что это плохо или ненормально. Наверное, нормально. С Туськой тоже такое бывает, и довольно часто. Но…

Их беседу прерывает длинный, чужой звонок в дверь. Юлькина мама идёт открывать. Заходит длинный нескладный парень и с порога начинает бычиться, переминаться с ноги на ногу и сурово сопеть.

— А, это же сантехник! - спохватывается Юлькина мама. – А я и забыла, что на сегодня вас вызвала. Проходите. Можете не разуваться.

Из детской вылетает радостная Юлька, и парень тут же расцветает опасливой улыбкой исподлобья.

— Мама! – кричит Юлька, круто тормозя перед поворотом из комнаты в прихожую. – Это кто пришёл? Петя-трубач, да?

— Он самый, - сурово подтверждает сантехник. – Хозяйка, чего там у вас?

— У нас трубы ночью трубят в туалете! – восторженно сообщает Юлька. – Петя, это ты трубишь?

— Да нет, - вздыхает сантехник. – Я, наоборот, - хочу сделать, чтобы у вас ничего не трубило.

— А.. как же? – удивляется и разочаровывается Юлька. – А сам же в прошлый раз сказал, что трубы не в порядке. А теперь они в порядке! Знаешь, как трубят? Ого-го как!

— А что, вы действительно Петя? – осторожно спрашивает Юлькина мама.

— Ну, да, - отвечает сантехник и скрывается в недрах уборной.

— Он Петя! – подтверждает Юлька. – Мы в прошлый раз уже познакомились!

— А олений дедушка в парке – это дедушка Ленин! – подаю я голос из кухни. – Там памятник стоит… Мы мимо проходили, и Юлька спросила: кто это? А я ей сказала: дедушка Ленин.

— Ну, да, - говорит Юлька. – Дедушка оленин. Он у оленей дедушка. Только оленей там нигде нету почему-то…

9 ноябрь 2008 г.

Меня попросили вспомнить что-нибудь из детства про Новый год.

Все же любят в детстве Новый год.

Я Новый год не любила.

Почему-то ничего хорошего со мной в Новый год не случалось. И хвойно-мандариновый запах решительно не будил во мне отрадного мечтанья, а будил лишь довольно горькие воспоминания о том, как однажды под Новый год мы с сестрой вручную отжали сок из пяти килограммов редких марокканских мандарин, и о том, что нам потом за это было. Никаких особенных развлечений на новогодние праздники я не припомню. Лишь один раз родители водили меня на какую-то Ёлку, но, говорят, я была так возмущена текстом сценария и игрой актёров и так яростно критиковала происходящее на сцене, что они зареклись впредь водить меня в подобные места. Вместо подарков нам дарили уродливые кремлёвские башни ядовито-малинового цвета, наполненные теми же самыми конфетами, которые мы свободно получали и в обычное, мирное время. И чудес в Новогоднюю ночь тоже не случалось, а случалась лишь утомительная суета вокруг стола и смутная тоска о Несбывшемся, придавленная салатной тяжестью в желудке и сонной тяжестью в веках. Поэтому если у меня и были кое-какие иллюзии насчёт этого праздника в раннем детстве, то потом они развеялись; я махнула на всё рукой и решила на Новый год болеть. И с того времени я всегда встречала его в постели, в сладком полубреду, и запах анисовых капель и люголя более памятен для меня от этих дней, чем запах хвои и мандариновых корок.

Болеть на Новый год было уютно и интересно. Можно было смотреть на всю эту суету, симулирующую праздник, как бы со стороны, из другого пространства; блаженно улыбаться сквозь жар и боль в груди, сворачиваться ежом под тяжёлым одеялом и без помех предаваться несбыточным новогодним мечтам. Чаще всего я мечтала о том, что мне подарят «Мифы и легенды звёздного неба» и куклу-балерину, которая не умеет танцевать, но всё остальное умеет превосходно, и я буду выводить её во двор за ручку, а она будет кланяться и улыбаться моим почерневшим от зависти подружкам… «Мифы» я видела в витрине книжного магазина, а куклу-балерину пришлось придумать самой, поскольку в природе таких не водилось, и я это прекрасно понимала – что не мешало мне страстно её желать. Иногда она даже снилась мне во сне, после чего я целый день чувствовала себя так, как будто она у меня есть на самом деле, и даже ощущала её твёрдую, живую, пластмассовую ладошку в своей ладони.

Вместо балерины мне однажды подарили Нечто.

Это Нечто подарил мне сосед Сашка, мой ровесник. Он пришёл меня навестить в моей новогодней болезни и принёс мне Это в свёртке из старого бабушкиного платка. Когда он развернул платок, я ужаснулась:

— Кто это, Саш?

— Ну, кто… Не видишь, что ли? Кукла.

— Саш, где ты её взял?

— На помойке нашёл! – гордо сказал он. И было чем гордиться.

Я боязливо взяла её в руки, потрогала лысую голову, заглянула в громадные, без белков, густо-синие глаза и ещё раз содрогнулась.

— Саш… Страшная какая! Ужас просто.

— Конечно, ужас, – самодовольно подтвердил Сашка. - Нравится, да? Берёшь?

— Давай, - с сомнением сказала я. – Надо ей только платье какое-нибудь придумать. А то чего она голая…