Читаем Дневник библиотекаря Хильдегарт полностью

Так и ты стой-уймись, моя кровь-руда,

Ты встань-постой,

Уймись, не катись,

Застынь-запекись.


Потом, как водится, я нашла похожий заговор на кровь в сборнике древневерхненемецких текстов:


Xpict unde Iohan giengon zuo der Iordan,

Do sprach Xpict: “ Stant, Iordan, biz ih unde Iohan uber dih gegan.”

Also Iordan do stuont, so stant du illivis bluot.


Христос и Иоанн пришли к реке Иордан,

И сказал Христос: « Остановись, Иордан, дай нам с Иоанном перейти через тебя».

И как остановился Иордан, так же и ты, кровь [ такого-то] остановись.


Надо сказать, что повторить этот эксперимент самостоятельно, в домашних условиях, мне ни разу не удалось. Видимо, тут мало просто знать слова.


2006/03/09 Вавилонская библиотека

Читальный зал был залит золотистым утренним полумраком. Я снимала резинки с тюльпанов, расставляла их на столах и нюхала пыльный и сладкий весенний воздух.


— Скажите, - заглянув в зал, спросила розовая от мартовского мороза девушка, - а чем автор книги отличается от автора статьи?


Я не нашлась, что ответить.


2006/03/10

Пожилой потрёпанный мужичок с ярким праздничным синяком под глазом сидел на мёрзлой скамейке и с жаром втолковывал своей собаке - такой же потрёпанной и пожилой, правда, без синяка:


— А что ж поделать-то, Пантелей? Надо жить, брат. Надо жить - иначе не выживешь. Это я тебе точно говорю.


Я украдкой с благодарностью посмотрела на них обоих.


2006/03/11 дети

Жаба

В детстве меня спасала от зависти жаба.


Она приходила по вечерам, когда я сидела за письменным столом и смотрела сквозь учебник, погружённая в невесёлые изнурительные думы. Обычно она залезала в форточку. Меня всегда поражало, как ей удавалось сквозь неё протиснуться. Она была большая, тёмно-бурая и толстая, вся в буграх и наростах.


Ничего противного или отталкивающего в ней не было. В её лице была задумчивая многовековая двусмысленность, как у древних идолов. Она неторопливо забиралась ко мне на стол, отодвигала задней лапой учебник и с тяжёлым старческим вздохом усаживалась под лампу.


— Ну, что, - говорила она мне мягко, со сдержанным ехидством, - пришла я, значит.

— Зачем? – нахмурившись, спрашивала я, хотя прекрасно знала, зачем.

— Ну, как же, - охотно откликалась она и устраивалась поудобнее. – Душить тебя буду.

— Это неправильно, - говорила ей я. – Жаба душит тех, кто жадничает. А не тех, кто завидует.

— Ну, вот ещё, - усмехалась она. – Ты меня еще учить будешь, кого мне душить. Да ты не бойся, это же не насмерть. Так, придушу слегка и уйду восвояси. Даже больно не будет.

— Ага, не будет, - фыркала я. – Ещё как будет. Что я, не знаю, что ли? - Да тебе уже сейчас больно, - резонно замечала она.

— Твоё какое дело? – огрызалась я. – Чего тебе вообще надо-то от меня? Вот привязалась.

— Ремесло у меня такое, - отвечала она, поблёскивая глазами в свете лампы. – Раз надо душить – значит, никуда нам с тобой от этого не деться.

— Ещё как денемся, - уверяла её я. – Всё же от нас зависит. Давай лучше чай пить. У меня пастила есть и пряники. Правда, пастила подсохла уже…

— Это можно, - соглашалась жаба. – Но только потом – всё равно буду душить. А как же без этого? Без этого нельзя.


Я наливала ей чай в блюдечко, крошила розовую пастилу, соскребала остатки халвы с промасленной бумажки. За окном загорались звёзды и окна соседних домов. Наверху кто-то пытался сыграть на пианино «Весёлого крестьянина», но всё время сбивался и начинал заново.

— Ну, всё. А теперь – душить, - говорила жаба, стряхивая крошки пастилы с губ.

— Заладила – душить, душить. Тоже мне, Отелло… Давай лучше в карты сыграем, - предлагала я.

— А уроки твои? – с сомнением спрашивала жаба.

— Да выучила я уже про этого Хаммурапи. Царь царей, царь всех стран, слова его превосходны, дела его бесподобны...

— Наглец какой, - задумчиво говорила жаба. – Надо будет к нему наведаться. Ну, ладно, доставай карты-то. Во что играть будем?

— В подкидного. Я больше ни во что не умею, - говорила я.

— А на что? – вкрадчиво спрашивала жаба.

— На что хочешь. На сокровища. На золотые слитки. На алмазы тоже можно.

— А у тебя есть? - А то! Есть, конечно. А у тебя?

— Спрашиваешь! – обижалась жаба. – Мы, жабы, издревле являемся хранителями кладов и сокровищ. Сдавай карты. Только не подглядывай.


Наверху наконец оставляли в покое весёлого крестьянина и принимались за «Маленькую ночную серенаду». Мы с жабой, тихо сопя, шлёпали картами по полированной крышке стола и время от времени вполголоса переругивались.

— Ага! – с торжеством восклицала я. – Кто-то из нас дурак! Да ещё и с погончиками. Давай, раскошеливайся. Тащи сюда свои сокровища.

— Не могу, - с достоинствам отвечала жаба.

— Это почемуй-то? – торжествовала я.

— Потому, - ещё более важно говорила она. – Сама должна понимать. Жаба душит.


С тех пор я почти разучилась кому-либо завидовать. Но если иногда всё-таки завидую, то она не приходит. Напрасно я ставлю чайник, достаю из буфета пряники и подсохшую пастилу и раскладываю на столе карты с толстыми улыбчивыми дамами и валетами в белых париках. Она больше не приходит. А, право, жаль.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное