Дневник библиотекаря Хильдегарт

Мир полон тишины. Она шелестит, бормочет, вздыхает в глубине парков и подворотен, тонко позванивает, скрипит, поёт и плачет. Слушать её страшно и увлекательно. Иногда её разрезает грохот грузовика или снегоуборочной машины, и тогда от страха шерсть сама собой встаёт на загривке и торчит, как ежик для мытья посуды. Ещё хуже, если она вдруг взрывается лаем и подвыванием, несущимся со стороны стройки через две улицы. Это рождает в душе ужас пополам с боевой яростью. Всё это вместе клокочет в горле и дрожит в кончиках пальцев на лапах, и хочется бежать, прижав уши, во все стороны сразу. Жаль, что мешает поводок. Он вообще мешает. Надо всё-таки собраться с силами, сосредоточиться и его перегрызть. В одном месте он явно слабоват и уже слегка перетёрт, может поддаться.

Мир полон шикарных пушистых красавцев, гуляющих вразвалочку, и мелких истеричных дур с белой кудлатой шерстью вместо глаз. Мир полон оранжевых утренних дворников, тяжело и сложно вооружённых, но при этом совершенно не опасных. С ними даже можно здороваться, ткнувшись носом в промёрзшую, грязно-оранжевую ногу. А вот с кем совершенно не хочется здороваться, так это с толстыми тётками, которые, не спросив разрешения, тянут к тебе руку и лепечут что-то обманчиво-приветливое. Таким лучше отвечать глухим, захлёбывающимся рычанием – они тотчас отскакивают, убирают руки и резво удаляются прочь, оскальзываясь на льду. «Надо же, какая сердитая», - обиженно говорят они. «Трусишка маленькая», - презрительно говорят они. Дуры. Что они понимают? Разве они сами или их вылизанные жирные мопсы могли бы, скажем, подойти к местному криминальному авторитету, контролирующему территорию от гаражей до заброшенной свалки, облизать его угрюмую, покрытую шрамами морду и получить в ответ милостивое помахивание хвостом? Ха-ха. Хотелось бы, право, на это посмотреть.

А ещё мир полон кошек. Они сидят по утрам на трубе, скорчившись от страха и напряжения, и смотрят на тебя серыми от ненависти глазами. В принципе, не очень понятно, что с ними полагается делать. По всей видимости, лучше не связываться.

Трудно сказать, какой мир лучше – утренний или вечерний. Предрассветный мир пуст, прозрачен и относительно спокоен. По нему беспрепятственно можно бегать без поводка, поскольку грузовики и снегоуборочные машины в это время ещё спят на своих подстилках. Вечерний сумеречный мир тревожен, загадочен и притягателен. В нём обостряются запахи, звуки и страхи, и от этого дрожит и замирает душа. В темноте легче ухватить с земли пахучий кусочек и быстро проглотить его, пока никто не заметил. А ещё вечером хорошо бегать под освещёнными окнами и заглядывать в них. Очень интересно посмотреть, у кого какой диван. В некоторых домах очень хорошие диваны – широкие, длинные, без подлокотников, зато со множеством твёрдых подушечек, которые хорошо грызть. Сразу видно, что там живут приличные, уважаемые люди.

2006/03/29

В костёле пахло свежей краской и мимозами.

Пожилой простуженный священник, то и дело покашливая и виновато улыбаясь, говорил о мире Господнем на земле и в людских душах. На передних скамейках бабушки с острыми польскими профилями улыбались в ответ на его улыбки и кивали в такт его словам и своим мыслям. На задней скамейке маленький мальчик, выстроив перед собой пластмассовых солдатиков, отдавал им приказы тихим, но железным сержантским тоном. Между его пушистых бровей лежала тонкая беспощадная складка. На скамейке у стены девочка в перекрученных колготках баюкала куклу и поглядывала на него и его армию с молчаливым уважением.

2006/04/01 Остров Скадан

О смысле жизни

Некий юноша знатного рода, воспитанный родителями в строгости и благочестии, отправился в обитель на острове Скадан, дабы пожить там некоторое время и поучиться у тамошних монахов мудрости и смирению во Христе. Прибыв туда, он тотчас пошёл разыскивать аббата и нашёл его в монастырском саду, занятого срезанием ивовых прутьев для розог. Аббат Бернард принял его ласково и радушно; предоставил ему келью для отдыха и уединённых размышлений, с превосходной тростниковой подстилкой на каменном полу и просторным занозистым чурбаком вместо стула. Не желая лишний раз беспокоить мышей, обитавших в той же келье, юноша редко заходил туда и проводил почти всё время в храме, или в скриптории, или за учёной беседой в обществе братьев.

Как-то раз, в час послеобеденного отдыха, он пошёл к брату Ноткеру, чтобы обсудить с ним интересующий его отрывок из Писания. Один из послушников сказал, что брат Ноткер выполняет послушание на заднем дворе. Юноша поспешил туда и застал брата Ноткера за удивительным занятием: тот набирал ведром воду из ручья и выливал её в дырявую рассохшуюся бочку. Струи проворно бежали изо всех щелей, искрясь на солнце, и у днища бочки уже образовалась изрядная лужа.

— Во имя Святой Троицы, брат, - в изумлении сказал юноша, глядя на размокшую глину у себя под ногами и раскрасневшееся лицо брата Ноткера, светящееся задумчивой улыбкой, - зачем ты это делаешь?