Дневник – большое подспорье…

20 февраля 70, Переделкино. Фина помогает мне – умно, неумело, любовно, с сердечным благородством и большой добротой. Я обращаюсь по-свински: не учу, а только эксплуатирую. А ее бы учить!

В «Новом Мире» трагикомическая пауза. Редколлегия уже разогнана: Лакшин и Кондратович работают уже в других местах. Новая редколлегия не пришла: Косолапов[355] вдруг взволновался, что ему дают изобличенного вора Большова и подонка из подонков Овчаренко. И не идет сменять Твардовского, хотя отставка Твардовского уже принята Секретариатом, а Брежнев не заступился. Твардовский и весь аппарат целыми днями сидят в журнале, ожидая смены. Авторы ходят туда – сначала ходили выражать сочувствие, теперь уже стало немного смешно и выпивают в буфете. Твардовский часами сидит один, ожидая Косолапова.

24 февраля 70, суббота. С «Новым Миром» кончено. Твардовский, некогда назначенный секретариатом ЦК, требовал решения не только секретариата Союза Писателей, но и ЦК. И до тех пор не уходил, а ежедневно – уже отставленный – являлся на работу. Теперь состоялось уже и решение секретариата ЦК – и в пятницу он в последний раз был в редакции и там состоялась «отвальная».

Сколько людей остались без хлеба (внутренние рецензии) и без единственной возможности напечататься. И вся интеллигентная интеллигенция – без журнала.

5 марта 70, Переделкино. И после отвальной Александр Трифонович все продолжал и продолжал ходить в «Новый Мир» и ждать смены.

Наконец, в понедельник они пришли.

А. Т. согласился принять только верховного, сказав про остальных, что он не намерен расширять круг своих знакомств. И сдал ему дела.

7 марта 70. Прекрасно работает Фина. Переписывает сейчас дедовы письма. Кому еще я могла бы это доверить? Беда только в том, что она более всего хочет для меня и менее всего для учения. Я понимаю, что у меня она может научиться большему, чем в Университете – но ведь необходимо «кончить», «иметь диплом».

1 апреля 70, среда. День рождения деда без деда.

Прошел Съезд[356].

И опять загадка – Твардовский. Почему-то и он на Съезде. Ну, пакостное письмо он тогда написал, чтобы спасти свой «Современник»[357]. А это – для чего?

Непонятны мне новомирцы. Я бы хотела демонстрировать поддержку их позиции, но я не могу поддерживать то, чего нет.

5 апреля 70, суббота. Переделкино. Наверное в душе совершается многое – и при том основное – без нашего участия. «Рана заживает изнутри» – так, кажется, у Толстого сказано… Сужу по тому, что я сегодня приехала сюда, запасшись ключами от верха, и впервые была в обеих дедовых комнатах, была у него в кабинете, и на балконе, и трогала коробочки и книги у него на столе, и лампу, и льва, и паровоз, и индейский наряд, и Чудо-дерево. И не плакала. (А вот теперь, когда пишу, плачу).

Я отодвинула камень от его двери – сколько раз я делала это движение ногой! – и вышла на балкон. Он бы уже сидел там на солнышке, держа в руке дощечку, укутанный в плед.

Так все как будто на месте, будто при нем – но не совсем. На столике возле тахты не стоят: термос, кружечки, чашечки. На балконе, в застекленном отсеке, тоже не так, как при нем. Но это мелочи, пожалуй.

Работаю я весьма плохо.

Один камень свалился с плеч – «Новый Мир», сознание, будто я что-то должна сделать в поддержку, взять демонстративно дедову статью и пр. Нет. Нельзя поддерживать позицию людей, у которых нет позиции. Твардовский ходит на Съезд и снимается рядом с Прокофьевым… У дам позиция чисто обывательская. Поддерживать нечего, некого. Лакшин остается талантливым, умным – как и Твардовский – но для них главное не то, что для меня. Дай им Бог здоровья, пусть живут дальше, не теряя ума и таланта.

Да, еще о Дмитрии Сергеевиче:[358] он сказал, что он последователь Федорова[359], что он считает главной задачей человечества: воскрешать людей и времена. Это очень мне близко; да, это главное дело искусства и истории.

Я должна воскресить АА и молодого деда… Хотя бы отчасти. Но у меня нету не только такого таланта, а и такой воли как у классика; безделица выбивает меня из рабочего седла. И нету помощников, кроме Фины, которую я люблю с каждым днем все больше, которая хочет помогать и во многом помогает, но многого и не умеет сама.

31/V. Отправлен насильно в сумасшедший дом Жорес Медведев[360].

Я его не видела и не читала. Но знаю, что он действовал во всех своих поступках и писаниях с самым дотошным соблюдением законов.

Цветущий, здоровый, без малейших психических отклонений.

Какое злодейство!

* * *