Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Вскоре не выдержал кровавой корчи и Семенов. В июне 1907 (через полгода после смерти «сестры Маши») он пришел в Ясную Поляну и сумел заставить Толстого выслушать исповедь раскаявшегося революционера. Нет, не Толстой указал Семенову узкий путь опрощения, непротивления злу насилием, спасения в крестьянском труде и отказа от «барской» культуры. Решение было принято раньше, Семенов, кажется, даже в благословении Толстого не нуждался (хотя безусловно его искренне почитал) – он считал должным поведать признанному учителю жизни о своем выборе, а тем самым и поддержать великого ересиарха, и (в какой-то мере бессознательно) укорить его за недостаточную последовательность. Встреча с Семеновым и его судьба безусловно произвели на Толстого сильное впечатление. Толстой радовался визитам (не слишком частым) опростившегося барича (декадента, революционера) в Ясную Поляну, доверительно и подолгу с ним беседовал. Одобрял новые – совсем иные, нежели прежде – литературные работы Семенова (предварил публикацию в «Вестнике Европы» страшного рассказа «Смертная казнь» – «вещи», по Толстому «замечательной и по чувству, и по силе художественного изображения»). Называл его самым близким (ближе Черткова!) человеком. Но все же настойчиво просил, чтобы Семенов не обращался к нему на «ты».

А Семенов так обращался ко всем – к мужикам и шахтерам, с которыми работал ради хлеба насущного (денег не брал вовсе), к сектантам и скопцам, у которых искал истинного Бога, к былым знакомцам, к Толстому, к исправникам, губернатору и прочему начальству. И всех называл «братьями». А когда пришло время нести воинскую повинность, что противоречило нравственному чувству Семенова, не позволял себе лукавить с властями предержащими, не пошел на компромиссы, буквально обрекая себя на страдания (по некоторым данным, ему пришлось пройти через психиатрическое освидетельствование в больнице, то есть вплотную соприкоснуться с миром неметафорического безумия).

В последние годы Семенов обратился к вере своего детства – православию. Умерив «отказничество», он крестьянствовал на выделенных семьей двадцати десятинах и находил в рачительном хозяйствовании новую радость. Ходил в Оптину пустынь, надеялся стать монахом, но получил иной послух – старец Анатолий наказал ему жениться и принять священнический сан. 13 декабря 1917 года Семенов с будущей женой навещал тетушку (вероятно, в связи с предстоящими со дня на день свадьбой и рукоположением). В ее доме были написаны последние строки автобиографической книги «грешного», неустанно взыскующего правды и праведности. Домой вернулись в темноте: невесте, так и не ставшей женой, убежать от разбойников удалось, Леониду Семенову – нет.

Сочинения Семенова – символистские стихи, драма, эссеистика, «толстовско-народническая» проза, покаянные воспоминания – ныне составили том «Литературных памятников». Подготовил издание и написал статью (строго документированную, но полнящуюся истинно братской любовью к «поэту и жизнестроителю») Вадим Соломонович Баевский, отдавший долгие годы разысканиям о судьбе Семенова и размышлениям о его жизненном деле. Научное значение этого труда бесспорно, нравственное – переоценить невозможно.

...

18 декабря

Итоги

Имитация объективности

Не то что действительно проявлять эту самую объективность, но и имитировать ее, родимую, никаких сил нет. Должность и жанр, однако, обязывают, и, отскрипев зубами, просмотрев годовые содержания журналов и припомнив блуждания по книжным магазинам, с важным видом сообщаю: со словесностью все у нас в порядке. Только в четырех московских журналах за год напечатали семнадцать романов: три в «Знамени», по четыре в «Новом мире» и «Октябре», а в «Дружбе народов» (вот они, наши чемпионы!) так целых шесть. Один из них – «Матисс» Александра Иличевского («Новый мир», № 2, 3) – получил нынешнюю Букеровскую премию, а у некоторых (тех, что после мая напечатаны) есть шанс овладеть следующей. Конечно, если не хлынет в начале 2008 года дождь романных шедевров, чего барометр анонсов вроде бы не пророчит.