Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Скажут, что ровно такое же «изобилие» пятнадцать, десять, пять лет назад я оценивал иначе и что дело тут во мне (возможны варианты: невесть что о себе возомнил, потерял чутье, обленился, наконец-то прозрел). Спорить не буду. И не потому, что нельзя быть судьей в своем деле (хоть и нельзя), а потому, что литература меня занимает больше, чем моя репутация. Так вот, я думаю, что нынешний литературный пейзаж серьезно отличается от того, что наблюдался еще недавно. Сумерки словесности, приход которых столь долго и блистательно расписывали наши золотые перья, в конце концов пришли . Нет, писатели еще не исчезли. Но и прежде самые энергичные похоронщики, вынося суровые вердикты, указывали на «исключения». Не о сравнительных достоинствах арбуза и свиного хрящика шел спор (да когда же у двух критиков не было трех мнений?), а о статусе словесности и роли писателя, каковые, по мнению большинства очень разных моих коллег, на рубеже 80—90-х годов претерпели радикальные и бесповоротные изменения. Искренне печалясь о якобы свершившейся гибели русского литературоцентризма (о «весельчаках» умолчу), сам факт «смерти» литераторы принимали не как вызов, требующий ответа, а как данность. Мол, конечно, все у нас не ахти (то ли дело волшебные 70-е!), но против всемирно-исторического процесса (пути которого абсолютно ясны) не попрешь. А значит, будем по одежке протягивать ножки. Пестовать толерантность. Вежливо принимать масскульт (он же китч). Широко (ирония в уголках губ) улыбаться всякому «новатору» (изобретающему велосипеды полувековой давности или сметливо использующему старые чертежи). Избегать межжурнальной полемики (да и как ее вести, если «признанные» авторы, хоть маститые, хоть дебютанты, одинаково – на вес золота – ценятся «Новым миром» и «Знаменем») и резких суждений, иронично взирая на тех, кто позволяет себе определенность. И аккуратно напоминать себе и людям: у нас сумерки (не ночь!), но и в эту пору суток (ее на наш век хватит) можно жить совсем неплохо.

Вопреки восточной мудрости от частого повторения слова «халва» (то есть «хрен») во рту стало не сладко (горько), но о-о-чень сладко (горько до слез). Об иных – политических, экономических, всемирно-исторических – причинах скукоживания нашей обильной талантами литературы (не глумлюсь; имею в виду потенциал многих писателей, а не их свежие свершения) пусть скажут другие, умеющие искать виноватых на стороне. Мне так и этой – внутрилитературной – достаточно. А если мои попытки иначе говорить о словесности воспринимались как пошлый и бесплодный «одобрямс», то это значит: худо я работал и за погружение в болото должен отвечать так же, как мои оппоненты.

«Объективность» та еще. Потому как были в 2007 году события, значимо противостоящие моему унынию. «Второе рождение» саратовского журнала «Волга» под именем «Волга XXI век» (ответственный редактор – Анна Сафронова). Появление в «Знамени» увлекательной и перспективной рубрики «Нестоличная Россия». Выход пятого тома словаря «Русские писатели. 1800–1917». Повести Ирины Поволоцкой «Жаворонок смолк» и Ирины Васильковой «Садовница» («Новый мир», № 7), «Петербургские письма» и «Выкрест» Леонида Зорина («Знамя», № 2, 9), продолжение мемуаров Руслана Киреева «Пятьдесят лет в раю» («Знамя», № 5, 6), роман Михаила Успенского «Три холма, охраняющие край света» (М.: Эксмо), книга Ирины Лукьяновой о Чуковском в «ЖЗЛ», комментарии Олега Проскурина к репринту I тома «Поэм и повестей Александра Пушкина» (М.: Новое издательство), «Спекторский» Бориса Пастернака. Замысел и реализация» (статья и комментарии Анны Сергеевой-Клятис; М.: Совпадение)…

Презентация субъективности

Да, писатели не исчезли. И говорить о тех, с кем аукаешься, разгоняя морок, кто помогает тебе (и не только тебе) жить и думать, по мне, гораздо интереснее и важнее, чем пластаться перед «тенденциями». Иными – лучшими – словами: Не так уж страшно все, как я его малюю.

Тимур Кибиров