Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Заголовок книги Мариэтты Чудаковой предельно точен. Действительно – новые. Не по одним датировкам, а по сути, по качеству ищущей мысли, по включенности в сегодняшний научный, культурный и социально-политический контекст. Действительно – работы, читая каждую из которых физически ощущаешь (разумеется, если читать по словам не разучился), какой огромный материал – от типовой, рассеянной по периодике, беллетристики 1920—1950-х годов до новейших словарей, от рассекреченных документов руководяще-карательных «органов» правившей страной семьдесят с лишком лет «партии» до недавних лингвистических, исторических и, разумеется, литературоведческих исследований, от писательских архивов (напомню, что Чудакова в поздние подсоветские годы разобрала, осмыслила и научно описала архив Булгакова, попавший в главную библиотеку страны) до свежей газетно-журнальной эссеистики – именно проработан автором. Статьи, собранные в книгу (что существенно облегчает жизнь читателям, избавленным ныне от необходимости рыскать по многочисленным журналам и сборникам, выходящим в разных странах), останутся новыми работами и десятилетия спустя – как остаются новыми работами давние (но по сей день способные удивить, изменить стабильную и удобную картину, стимулировать ответную мысль) многочисленные (частью – труднодоступные) статьи Чудаковой, ее монографии об Олеше, Зощенко и Булгакове, публицистические выступления и пока не завершенная история «дел и ужасов» Жени Осинкиной. (Две части этого подростково-приключенческого повествования о самых жизненно важных вопросах сегодняшней России изданы тем же «Временем». Третью жду с не меньшим нетерпением, чем ждал обсуждаемую книгу, узнав о ее подготовке к печати.)

О чем новые работы Чудаковой? Все о том же. О существовании (устройстве и функционировании) литературы под прессом советской власти. О Бабеле и его «разжиженных» наследниках, сделавших ставку на «штучную» фразу. О сублимации секса как двигателе сюжета в «Зависти» Олеши (и не только в этом романе). О неопределимости и зловещей пустоте квазитермина «социалистический реализм», изобретенного и внедренного для того, чтобы сделать литератора всегда и во всем подотчетным советской власти, а потому всегда – как бы заласкан тот или иной «труженик пера» ни был, как бы ни соответствовал он вроде бы ясным директивам – находящимся в крепком подозрении и с трепетом ждущим господской воли. О реинкарнации «Капитанской дочки» в повести Гайдара «Тимур и его команда». О непредусмотренном возвращении лирики в песнях Окуджавы. О трех русских нобелевских лауреатах, награжденных за книги, созданные в условиях тотальной советской несвободы, – Пастернаке, Шолохове, Солженицыне. Сознавая легкомыслие вкусовых оценок в разговоре о явлениях такого масштаба, все же не удержусь здесь от личного суждения. Истолкование жизненного дела Шолохова, трагической логики его писательской и человеческой судьбы – одно из самых сильных свершений Чудаковой. И еще: для того, чтобы так написать о Шолохове – восхищаясь даром и бесстрашием художника, точно фиксируя этапы его борьбы за «Тихий Дон» и соответствующие им тактические изгибы, сострадая ему в годы его нравственного падения, что не исключает ужаса и негодования от случившегося, на которых обычно мы застываем, – для того, чтобы поднять этот страшный груз, потребны не только огромные знания, аналитический ум, филологическое мастерство, даже не только любовь к истине, но и горячее сердце . Если кто-то смирился с экспроприацией этого речения наследниками Дзержинского, то тем хуже для них. Горячее сердце билось в груди героини великой пьесы Островского. И вокруг нас, увы, совсем не много людей, о которых можно это сказать.

Продолжу перечень сюжетов Чудаковой. О единстве поэтического мира Булгакова и варьировании писателем ключевых мотивов. О странном родстве двух всемогущих устроителей порядка в советском хаосе – Старике Хоттабыче и Воланде. (Не удержусь от цитирования коды этой редкостно увлекательной и, если вдуматься, весьма печальной статьи:

...

…перечитывая «Старика Хоттабыча» <…> начинаешь понимать, почему «Мастер и Маргарита» все более и более переходят на полку любимых книг детей и подростков.

Вопрос в том, с чем роман Булгакова на этой полке, коли она вообще сохранится, будет соседствовать. Добро, если с «Гарри Поттером». Кажется, «Айвенго» и «Трех мушкетеров» оттуда уже вытеснили. А иные фавориты тинейджеров и их ловких наставников способны заразить своей пошлостью и Роллинг, и Толкиена, и Булгакова.) О противоборстве автора «Мастера и Маргариты» с советским новоязом. О языке распавшейся цивилизации.