Дневник чудотворцев

– Собственно, – продолжил Сапожковский, будто совершенно не обращая внимания на реверансы своего приятеля – К нашим услугам талантливый исследователь, опытный путешественник, картограф, геолог, биолог, художник, член Русского и Берлинского географических обществ, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук и почётный член Стокгольмской академии наук, замечательный друг – Фёдор Вильгельмович Кваг!

– Моё почтение! – с ещё большим воодушевлением возбудился от услышанного хозяин. Казалось, что он окрылён словно юнец, что перед Петром человек явно несовершеннолетний, который точно влюбился в какую-нибудь особу, но так застенчиво это скрывающий, и каждое слово может его то возвысить, то ранить – Борис Борисович, это потрясающе! – продолжал он – Такие прекрасные слова ещё не слышал ни один достойный практик. Браво! Браво!

Пётр невольно заулыбался, особенно когда увидел радость на лице непробиваемого профессора. Камень неловкости на душе, словно совершенно растворился, и новоиспечённый гость чувствовал себя уже так же вольготно, как и двое старых приятелей, устроивших спектакль из маленького знакомства. Но эта игра не была игрой, это было самое натуральное общение, без прикрас, без фальши. Как оказалось и Борис Борисович и Фёдор Вильгельмович были в действительности два повзрослевших ребёнка, которые спустя какое-то время снова увиделись и начали дурачиться, как и прежде. И Пётр не чувствовал себя здесь лишним, он был частью этого интересного мира, правда не всегда понятного, но такого тёплого и душевного.

Дружба для Петра на самом деле занимала особенное место, но постоянные пребывания дома и слишком большая закрытость в самом себе не позволяли ему проводить много времени с приятелями. Он хорошо заводил знакомства, оставляя о себе первое впечатление достаточно образованного и приятного молодого человека, но так и не научился поддерживать постоянные связи и сношения с новыми людьми, так или иначе встречающиеся на его жизненном пути. Увеселительные компании его тоже мало забавляли, но, тем не менее, на всяческих студенческих мероприятиях бывать всё же приходилось, оставаясь естественно где-нибудь в стороне, возможно в самом тёмном углу, от остального коллектива. При этом все его старые товарищи к нему хорошо относились и требовали его постоянного общества рядом с ними, что естественно было крайне редко. Николашка, Андрей и Димитр – люди, с которыми он вырос, но они избрали совершенно иную дорогу, пытаясь больше уделять внимание светским вечеринкам, где они весьма преуспевали в общении с высшими чинами, отчего их карьера двигалась только в гору. Они не перестали быть друзьями и с Петром, постоянно напоминая о своём присутствии ему письмами и заездами в гости. В конце концов, именно одна из их знаменательных встреч, произошедших совершенно против воли молодого интроверта, привела к знакомству с Аннэт…

– Что ж, друзья мои, – довольным тоном продолжил говорить Фёдор Вильгельмович, несколько искоса, даже по-хитрому исподлобья, посматривая на обоих своих гостей, складывая свои бледные руки в цепкий замок – Держите путь в Пермский университет! Знаю, знаю! Все ваши секреты знаю! Что, куда и зачем! – старый учёный даже несколько по-родительски пригрозил пальцем.

В такой момент Пётр вдруг снова очутился в каком-то неловком положении, совершенно путаясь в происходящих событиях. Видимо секрет профессора был не таким уж и секретным, раз всё же он оказался раскрыт. Хотя пусть Фёдор Вильгельмович в своих повадках был совершенно не предсказуем, и угадать, что он может выдать прямо сейчас, было невозможно, Сапожковского видимо это вовсе не беспокоило, и он, как и прежде, уминал шарлотку, запивая её горячим чаем. Профессор прекрасно знал своего друга, и это несколько вернуло спокойствие к Петру, ведь Кваг даже ещё не озвучил, что именно он знает о путешествии.

– Вести о делах, порой скачут впереди самих дел! – посмеялся тот – Знаю, что Борис Борисович предпочёл бы совершенно иной расклад этой истории, но тут, как оно обычно бывает, вмешивается Провидение. И никто, совершенно никто не может противостоять данному обстоятельству, – чтобы придать вес своему изречению Фёдор Вильгельмович вознёс указательный палец куда-то прямо под потолок, выразив на лице абсолютное пресыщение от данного умозаключения. Пётр, пытаясь тоже делать вид, как и профессор, что ему абсолютно безразлично, всё же чувствовал некоторое волнение, хотя дело было совершенно плёвое, и даже, если Кваг знает цель их путешествия, то суть совершенно не меняется, и они, конечно же, преспокойно продолжат свою беседу, а потом благополучно и экспедицию. Но что-то всё же волновало, может даже от того, что если вдруг вопросы начнут задавать самому Петру, а он не сможет внятно разъяснить, что же на самом деле происходит, ведь Сапожковский единственный кто знает подробные обстоятельства. Или уже нет?

– Не интригуй, Фёдор, – проговорил профессор, даже не глядя на товарища, несколько смакуя чудесный пирог – Подай-ка лучше брусничного варенья.