Дневник Дейзи Доули

Мы с Люси уставились на Джесси. Она редко говорила о своей семье, и, хотя мы знали, что она боится привязанностей как огня, я никогда не слышала в ее голосе такой печали, как сейчас.

— Ты жалеешь, что они не развелись? — осторожно спросила я, прекрасно понимая, что, как бы несчастны ни были в браке мои родители, я бы все равно предпочла, чтобы они не разводились, — вернее, это бы предпочел мой балованный и эгоистичный внутренний ребенок.

— Конечно. Я тебе об этом уже говорила, — сказала Джесси. — Когда мне только стукнуло тридцать и папа умер от сердечного приступа, я испытала что-то вроде облегчения. Подумала: вот, мама наконец заживет своей жизнью. Но, к сожалению, было уже слишком поздно. Ей едва исполнилось шестьдесят, а она уже считала себя старухой. Мама просто не представляла себе, как можно жить своей жизнью, потому что слишком долго была прикована к отцу. Я абсолютно уверена, что именно поэтому она и сдалась раку. Все эти долгие годы подавления собственных эмоций в конечном итоге ничего ей не дали. В чем тогда смысл исполнять супружеский долг — в такой форме? — Джесси захлебывалась словами. — Люси, ни в коем случае не сохраняй семью только ради детей. Если хочешь остаться с Эдвардом ради себя, тогда оставайся, а так — не надо!

— Легко тебе говорить, у тебя вообще никаких обязанностей нет! — сердито ответила Люси.

— Зато я точно могу тебе сказать: когда дети подрастут и поумнеют, они почувствуют, что ты принесла себя в жертву ради них, и воспримут эту жертву как свою собственную, — объяснила Джесси. — Иногда меня так мучает совесть — просто спасу нет.

Меня прямо-таки обожгло стыдом: я-то до сих пор жаждала, чтобы родители были вместе, просто ради внешнего благополучия, ради парадного фасада «у нас все хорошо», ради пресловутого ощущения стабильности. Мне до сих пор было жалко, что, когда мы с мамой сплетничаем, устроившись за кухонным столом, этой сцене не хватает привычного шуршания папиной газеты и время от времени — его насмешливого фыркания. Хотя папа никогда особенно не участвовал в нашей жизни, меня успокаивал сам факт его присутствия — несмотря на то что нередко оно меня раздражало.

— Да, но есть еще другая сторона вопроса. Когда родители расходятся и твоя мать остается одна, сразу ощущаешь, что тебе на плечи легла еще большая ответственность, — сказала я. — Мне так хочется, чтобы мама кого-то встретила! Ведь я желаю ей счастья.

На этих самых словах в сад выплыла мама с подносом, заставленным чашками и плюшками.

— Вот вам, девочки: лучший сорт «Тетли» и мои фирменные слоеные плюшки. Вам определенно не помешает сладкое. Вы, конечно, прелесть что за девочки, но все на нервах, а сладкое успокаивает. Вам бы научиться просто жить, а не пережевывать каждый свой шаг. — Она поставила поднос на столик. — Ну, я отчаливаю на групповую терапию. Увидимся.

Джесси прямо подпрыгнула.

— Ушам своим не верю, миссис Доули! — воскликнула она. — Дейзи уговорила вас записаться к психотерапевту?!

— Что ты, лапочка, нет, конечно! — улыбнулась мама. — Это собачья терапия.

— Собачья? — недоумевающе переспросила Люси.

— Вы разве не слышали про такое? Общество анонимных хозяев нервных собак, — объяснила я. — Двенадцатишаговая система психотерапии, групповые встречи. Во всех графствах есть. Само собой, собираются только отчаянные собакоманы. Представляете, сидит кучка чокнутых собаководов в каком-нибудь унылом сельском клубе и делится переживаниями по поводу того, что Черныш грызет себе лапы, а Рыжик немотивированно воет каждый раз, как его хозяину вздумается поиграть Рахманинова на расстроенном пианино.

— А вам-то туда зачем ходить, миссис Доули? — удивилась Люси.

— Дуги захворал, — с полной серьезностью сказала мама. — У него собачье компульсивное расстройство, симптомы тревожности. По данным профессора-ветеринара из Индианы, это расстройство встречается у двух процентов собак.

— И в чем оно выражается у вашего песика?

— Он трется лбом о кокосовый половичок в передней, и у него уже облезли брови.

— Ему нужно научиться просто жить и не пережевывать каждый свой шаг, — пошутила я. — А тебе — перестать анализировать собак.

Мама помахала невротику Дуги, который лаял на нас в кухонное окно, и умчалась.

— Бедная сдвинутая мамочка… то есть собачка, — вырвалось у меня.

Не знаю, плюшки на нас подействовали или что, но от хохота мы просто повалились на траву. Мы распили две бутылки вина, и я впала в типичное состояние «звонка по пьянке», но подруги крепко держали меня за руки.

— Не смей звонить! — завопила Джесси и отобрала у меня телефон. — Ни в коем случае больше не разговаривай с Джулиусом! И не пиши ему! А то он решит, что ты его преследуешь.

— Общаться — не значит преследовать! — провозгласила я. — И вообще, я не Джулиусу хочу позвонить, а Майлсу. Завтра он приедет к нам на ленч.

— Отлично! — Люси просияла. — Тряхну стариной, вспомню, каково это — кокетничать.