Дневник Дейзи Доули

— Сначала я ей просто не поверила, — шмыгая носом, сдавленным голосом продолжала Люси. — Сидела на кровати с трубкой в руке и была как в тумане. То есть я осознавала, что девочки играют где-то рядом, на лестнице, но у меня было такое жуткое чувство, знаете, когда внутри все кричит: «Стоп! Этого не может быть! Только не со мной!» Знаете, как кусочек из кино, который видела сто раз, но на себя примерить не можешь, потому что тебе и в страшном сне такое не приснится. Дальше звоню Эдварду на работу и спрашиваю, что за Сюзи такая. Он долго молчит, причем я даже на расстоянии чувствую, как он испугался, и понимаю — все правда. В общем, я не стала дожидаться, пока он начнет оправдываться, бросила трубку, оделась и повезла девочек в школу. И все это на автопилоте. Совершенно не помню, как вела машину, что говорила дочкам — ну напрочь. Прямо как под наркотой.

— Вот в такие моменты ангел-хранитель тебя и оберегает, — вставила я.

— Да что ты говоришь! — резко сказала Джесси. — Что ж твой крылатый друг не уберег ее от измены муженька?!

— Эдвард изменил мне! — провыла Люси. — Вы представляете? И не просто изменил — он мне изменял два года подряд! Наш брак — просто пшик! — Она налила себе еще бренди и одним глотком опустошила рюмку. — Я потратила столько времени зря, хранила Эду верность, а он в это время развлекался на стороне! Какая же я уродская дура! В зеркало смотрю и вижу старую уродскую дуру!

— Это он дурак, — тихо сказала я, обняла Люси и стала укачивать, а она плакала мне в блузку. Поплакав, она отстранилась и сказала:

— Знаете, что самое обидное? — Голос у нее был невыносимо тоненький, совсем детский. — Что Эдвард мне изменил, пока я только фантазировала, как бы ему изменить.

— Люси, ты слишком порядочна, чтобы обманывать кого бы то ни было, а тем более — отца своих детей, — сказала я, сглатывая слезы. — Это были просто фантазии, и ничего больше.

— Я для него всем пожертвовала — даже карьерой, я превратилась в статусную жену, потом в мамашу-наседку и идеальную хозяйку, я всегда его поддерживала и никогда ни в чем не отказывала. Но самое страшное, что я всегда ему доверяла. До самой глубины души.

Мы с Джесси только кивали. У Люси вырвался дребезжащий смешок.

— Я отвезла девочек в школу, вернулась домой. Было такое ощущение, что и дом тоже бросили, что и он тоже потрясен. Такая мертвая напряженная тишина. И тут на меня нашло. Знаете, что я сделала? Схватила нож и ну кромсать картины — все эти драгоценные Эдвардовы полотна, всех его старых мастеров в гостиной. Знаете зачем? Чтобы, когда он придет, ему было так же больно, как и мне!

Джесси захлопала в ладоши.

— Ну и как, тебе стало от этого легче?

— Пока резала, ощущение было потрясающее. Они рвались с таким треском! По-моему, это был самый бунтарский поступок в моей жизни. — Люси взялась за виски. — Господи, эти картины стоили целое состояние! Что же мне теперь делать?

— Они наверняка застрахованы, — сказала я. Картин было жалко — как-никак старые мастера, — но Люси было жалко еще больше, живой человек все-таки.

— Застрахованы? Если только от грабителей, но никак не от обезумевших жен! — все с тем же надтреснутым смешком сказала она. Потом всхлипнула. — Как я со всем этим справлюсь? Как мне жить дальше?

— Люси, — мягко начала Джесси, — ты так долго прожила за Эдвардом как за каменной стеной, так долго была просто мужней женой, а теперь попытайся стать самостоятельной женщиной и увидишь, что получится.

— Да, Люси, ты ведь у нас сильная! — поддержала я Джесси. — Ты справишься. Тебя так просто не взять. Одного не пойму: почему эта цыпочка вдруг вздумала звонить тебе?

— А, так я же вам еще не все рассказала! Выяснилось, что Эдвард купил своей фифе квартиру. Уже полтора года как. Она сама сказала. Половину времени, когда он не на работе, он у нее. То есть живет на два дома. А сегодня, видите ли, тот самый день, когда он пообещал, что переедет к ней насовсем.

По своему печальному опыту я знала, что Люси проснется спозаранку, — горе, как и одиночество, дотягивается своими щупальцами даже в сон и не дает спать дальше. Я уже испытала то самое, что сейчас переживала Люси, — когда ушла от Джейми и сделала аборт от Троя: проснулась в чужой постели, в гостевой комнате у подруги (у Джесси), с опухшим от вчерашних слез лицом, с ломотой во всем теле от недосыпа и мышечного напряжения. При этом мысли скачут, совесть болит, сердце колотится от страха, хотя как ему колотиться, если оно разбито. Еще не пробило и шести утра, когда я крадучись проскользнула из гостиной, где ночевала на диванчике, в гостевую комнату, неся чашку чаю. Как я и подозревала, Люси уже проснулась и смотрела в потолок. И казалось, что под потолком черной тучей клубится ее отчаяние.

Я забралась ей под бок и протянула чашку сладкого чаю (сахара я не пожалела, вспомнив мамины наставления насчет стресса и сладкого). Люси села в постели, сделала глоток-другой и сказала: