— Мне так хорошо с Арчи! Ты бы только знала! А все потому, что он действительно меня слушает! — взахлеб рассказывала мама, пока мы выгуливали собак по берегу реки. — Знаешь, я просто не привыкла к обществу мужчины, которому настолько важно, что я думаю и чувствую. Как-то я чуть не умерла от удивления, — представляешь, мы едем из зоомагазина, купили собачий корм, и вот Арчи вдруг поворачивается ко мне и спрашивает: «Диана, а о чем ты сейчас думаешь?»
— Я и не знала, что тебе так плохо с папой, — заметила я.
— Трудно поддерживать такой «счастливый» брак, в котором, когда узнаешь истину, она разбивает тебе сердце, — ответила мама.
— Да уж… — тяжело вздохнула я, мгновенно ощутив наплыв тоски. — Надеюсь, ты терпела папу не только ради меня.
— Вовсе нет, — с улыбкой отозвалась мама. — Все было куда сложнее. — Она присела прямо на траву и похлопала по земле рядом с собой. — Садись. Послушай меня внимательно, Дейзи, это важно. В двадцать — тридцать лет мы ищем себя и, если повезет, находим. Как бы это сказать, находим себе нишу, роль, которая проявляет в человеке все лучшее — жену, мать, специалиста в своем деле.
— С этой точки зрения я законченная неудачница, — перебила я, — потому что я до сих пор все ищу и ищу.
— Нет, детка, на самом деле у тебя есть большое преимущество! — возразила мама. — Дело в том, что, когда женщина, играющая эти роли, достигает зрелого возраста — сорока — пятидесяти, — то дети уже подрастают, карьера меняется, а брак разваливается. Нам становится одиноко, страшно, мы утрачиваем почву под ногами. В таком возрасте женщина задается вопросом: не осталось ли все лучшее в прошлом? Неужели она уже успела самовыразиться до предела и дальше будет только хуже? А у тебя есть прекрасная возможность понять, как тебе лучше самореализоваться. Ты можешь жить, как считаешь нужным, в соответствии со своей истинной сущностью — как ты ее понимаешь.
— И в чем же ты самовыразилась лучше всего? — заинтересовалась я.
— В тебе, дурочка. — Мама привлекла меня к себе.
— Фью! — присвистнула я. — А я уже испугалась, что сейчас ты скажешь — в призовых таксах!
Мама внимательно посмотрела на меня:
— Ты ведь даже не представляешь, как я тобой горжусь!
Я подавилась слезами и понурила голову.
— Чем тут гордиться? Я же никчемушница.
— Ну уж ты, пожалуйста, не вешай нос. Если уж Арчибальд Флеминг запал на меня, обвислую тетку шестидесяти с лишним лет, то где-то в мире точно есть замечательный мужчина — твой суженый.
Когда мы уже подходили к дому, я увидела во дворе незнакомый автофургончик, и сердце у меня тревожно захолонуло. Я сообразила, что Арчи в доме и что роман у них серьезный — иначе бы мама ни за что не доверила своему кавалеру ключ. Почему-то я вдруг заволновалась за маму. А если Арчи авантюрист и обирала, который охмуряет немолодых женщин, чтобы поживиться за их счет? Но стоило мне увидеть Арчибальда Флеминга, и все мои сомнения тотчас рассеялись. Правда, по типажу он напоминал папеньку — та же аристократическая седина, — но сразу было понятно, что Арчи внимательнее, чутче и мягче, чем папаша. Возможно, потому что Арчи не надо было ничего доказывать окружающему миру — в отличие от папеньки, который все еще яростно бился в лаборатории, упорно пытаясь совершить великое научное открытие, предназначенное прославить его имя.
Арчи подал нам целый поднос сладостей к чаю, и мы устроились в саду. Любуясь тем, как мягкий свет летнего вечера заливает лужайку, я подумала, что Арчи умница и правильно выбрал линию поведения и манеру держаться. Он, к счастью, вел себя не слишком фамильярно и даже, наоборот, осторожно; но чувствовалось, что ему искренне хочется мне понравиться и еще — что он действительно любит мою маму.
Арчи казался мне трогательным, потому что живо интересовался мной: спросил, чем я занимаюсь, и, когда я рассказала ему о книжном магазине, он отнесся к этому совсем не так высокомерно, как — уверена — отнесся бы папенька. Арчи не пытался меня принизить. Он просто сказал: «Самое прекрасное в новых возможностях — то, что они появляются из ниоткуда и только от тебя зависит, как их использовать». Чуть позже он нежно посмотрел на маму и спросил: «Ты ведь очень гордишься дочкой, да, Диана?» — и прозвучало это искренне. Арчи не пытался подлизаться ко мне или к маме. Благодаря ему я приободрилась: получалось, что, раз Арчи видит во мне скрытый потенциал, которого я не замечаю, значит, и другой мужчина тоже сможет разглядеть это. Арчи непринужденно вел беседу, а я смотрела, как зачарованно мама глядит на него, и меня затопила волна благодарности — и от себя, и от мамы. Я поняла, что всегда буду хорошо относиться к Арчи, потому что он верит в маму и в меня.