Дневник Дейзи Доули

По возвращении в Лондон моя вера в спасительное могущество любви окрепла. Новую работу в магазине Майлса я рассматривала как отличную возможность с новыми силами взяться за карьеру и, возможно, как трамплин для новых знакомств. И только когда прошла неделя на новом месте, до меня дошло, что Майлс тоже рассматривает магазин как отличное место для охоты. Любая, абсолютно любая женщина, которая забредала в заведение Майлса (конечно, предпочтение он отдавал дамочкам с вызывающим декольте), становилась для владельца потенциальной мишенью, и Майлс начинал оглаживать очередную покупательницу ласкающим взглядом. Что меня поражало — так это то, что большинство дамочек возвращалось на другой день, хихикая и хлопая затуманенными глазами.

Когда я в лоб спросила Майлса, что он себе думает, тот лишь плечами пожал:

— Дейзи, неужели ты до сих пор не знаешь, что для мужчины постоянно тра… кхм… иметь дело с одной и той же бабой, пусть хоть сто раз красоткой, — тоска зеленая? Достает ужасно.

— А разве тебя со временем не достает каждое утро просыпаться рядом с новой дамочкой? И видеть каждое утро затылок другой масти или, что хуже, наращенные волосы?

— Вот поэтому я всегда стараюсь выставить даму до того, как лягу спать! — рассмеялся Майлс. — Конечно, если бы мне приходилось по утрам просыпаться и видеть опухшую физиономию в размазанной косметике, это был бы ад кромешный. Да и наволочки жалко.

— Неужели тебе совсем не хочется влюбиться? — удивилась я.

— Да я как-то не особо верю в любовь, — пожал плечами Майлс.

— Ты так циничен, что это, видимо, неизлечимо! — воскликнула я.

— А ты так легковерна, что это наверняка больно! — парировал он.

— Вовсе нет! Влюбленность — это всепоглощающее желание слиться в единое целое с другим человеком, делить с ним каждую мысль и вздох, — в надежде, что тогда твоя жизнь сделается осмысленной и все встанет по местам.

Майлс заржал, как жеребец.

— Ну ты даешь, Дейзи! Ты настоящий чокнутый романтик!

— На самом деле я ищу настоящую любовь. И я ее найду — вот увидишь! — ответила я.

Каждый день я наугад раскрывала какую-нибудь душеспасительную книжку по самопомощи (в магазине их были просто залежи) и писала подвернувшиеся афоризмы цветными мелками на грифельной доске, после чего выставляла «цитату дня» в витрине. Очень было занятно наблюдать, как прохожие останавливаются прочесть афоризм и идут дальше, задумчиво переваривая прочитанное. Отчасти эти наблюдения занимали меня потому, что помогали чувствовать себя не такой одинокой и никому не нужной. Ведь каждый, кто замедляет шаг, чтобы прочесть такое изречение, тоже к чему-то стремится и что-то ищет! Значит, я не одинока.

«Если ты ощущаешь, что жизнь поддерживает тебя на плаву, можешь смело расслабиться и плыть по течению — пусть все происходит само собой». Этот вчерашний афоризм казался мне истинным перлом, потому что я убедилась в его правдивости. В самом деле, чем больше ты боишься, тем меньше доверяешь жизни и, следовательно, тем отчаяннее хватаешься за всякие дурацкие корни и ветки, которые свисают над рекой жизни. Господи, как подумаю, за каких кошмарных мужиков я цеплялась раньше — ненадежных, непорядочных — и еще убеждала себя, что ищу и нашла надежное мужское плечо! Обманывалась? Безусловно. А теперь? Ну уж нет, не дождетесь! Я повзрослела.

Майлс возился с кофеваркой, а я тем временем уже протерла грифельную доску и написала на ней очередную сентенцию.

«Когда разрываешь неудавшуюся связь, это напоминает масштабный приступ поноса. Из тебя выходит всякая дрянь и отрава, но, как только ты очистишься, тебе сразу полегчает».

Майлс прочитал изречение вслух, исходя сарказмом.

— Дейзи, солнце мое, смысл этой досочки в том, чтобы привлекать покупателей, а не отпугивать, — процедил он. — Пусть они думаю, что тут работают нормальные люди, а не идиоты-невротики, помешанные на книжках по самопомощи.

— Давай начистоту, — весело сказала я. — Майлс, единственное, что удерживает тебя от прочных отношений, — это страх перед болью разрыва. Конечно, однодневки, то есть одноночки, куда удобнее — для трусишек. Никакого эмоционального риска.

— А по мне, не нужно придавать эмоциям такое значение! — взвился Майлс. — Вот смотри, ты же совершенно сдвинутая, а все потому, что ты самый эмоционально открытый человек на свете. Душа нараспашку, сердце наружу — заходи, кто хочет, и топчи грязными ботинками. Так нельзя.

— Вот что, Майлс, — я шутливо ткнула в него мелком, — предлагаю завершить этот маленький диспут еще одним афоризмом. Слушай: «Те, кто изучает других, — люди мудрые. Те, кто изучает себя, — просветленные».

Майлс зажал уши и зарычал, как изнемогающий лев. Я только засмеялась в ответ и побежала к витрине, выставлять доску с надписью. Майлсу ничего не оставалось, как пойти рыться в подсобке.