Дневник для Стеллы

25. Нынче утром я был у секретаря, но он до того спешил, что уехал в Виндзор в одной карете с лордом-хранителем печати, а посему меня не пригласили, так что мне пришлось остаться дома; не могу, однако, сказать, что совсем вопреки желанию, поскольку я все же мог бы поехать, если бы захотел. Обедал в Сити с одним из моих типографов, которым исхлопотал «Газету», и рано возвратился домой; мне больше нечего вам сказать, и я намерен сейчас закончить это письмо, но отсылать его с ночным сторожем не буду. Дни становятся короче, а погода становится все хуже, и город наводит хандру, но так уж нелепо все складывается, что я не могу отсюда отлучиться, в противном случае я уехал бы на несколько дней в Оксфорд, как обещал. — Говорят, что Прайор определенно был во Франции; никто в этом даже не сомневается, но секретарь так спешил, что я не успел его расспросить. Ну вот, а теперь я попрощаюсь с драгоценнейшими МД, но ненадолго, потому что вечером я должен начать следующее письмо; примите это в соображение, юные дамы, и, пожалуйста, будьте веселыми и примерными девочками и любите Престо. Теперь осталось только одно дело, в котором министры нуждаются во мне, и, как только оно будет завершено, я с ними распрощаюсь. Я не получил от них ни единого пенни и не рассчитываю на это. Здесь, на мой взгляд, сложилось очень уж щекотливое положение, но я не отваживаюсь говорить об этом на таком расстоянии. Прощайте, дорогие сударыни, драгоценнейшие мои существа; мир и покой возможен только возле МД и больше нигде. Они не удосуживаются поразмыслить о некоторых мелочах, но эти мелочи как раз и могут их погубить, а с меня довольно. Еще раз прощайте, дражайшие плутовки; я счастлив только тогда, когда пишу МД или думаю о них. Довольно с меня дворов и министров; я хочу быть снова в Ларакоре, и если бы мог уехать без ущерба для своего достоинства, то сделал бы это сию же минуту. — Бернидж пришел сегодня повидать меня; он только что прибыл из Португалии набирать рекрутов; он прекрасно выглядит и, судя по всему, вполне доволен своим положением и образом жизни. Он никогда прежде не видал ни Лондона, ни Англии и в восторге от Кента, пейзажи которого были первое, что открылось его глазам, когда он сошел на берег. Еще раз прощайте и прочее и прочее.

Письмо XXIX

Лондон, 25 августа 1711.

[суббота]

Я раздобыл славный небольшой лист бумаги с золотым обрезом, чтобы написать МД. А 28 я отдал Патрику, и он говорит, что отнес его в почтовую контору; оно адресовано к вам на квартиру; если же я должен сопроводить его более подробными указаниями, то вам следует мне это разъяснить. Прошел уже целый месяц и два дня с тех пор, как вы отправили свое последнее, № 18, и по моим предположениям вы уже благополучно пребываете дома и подумываете о том, чтобы начать 19, которое будет, наверно, заполнено отчетом о распре между двумя палатами вашего парламента, о чем мне уже и без того все известно. Любопытно, где я буду завтра обедать? Вы не могли бы это сказать? Миссис Ваномри снимает теперь квартиру с пансионом и поэтому не может кого-нибудь приглашать, а я имел обыкновение обедать у нее, когда не знал, куда пойти. Все мои друзья уехали из города, а вот у вас в Дублине сейчас наверно особенно многолюдно по случаю сессии парламента и конвокации. Однако оставьте-ка меня в покое, слышите, сударыни, потому что Престо намерен заняться неотложными делами, вернее, не Престо, а другое мое я.

26. Город настолько опустел, что я просто не знал, как мне быть с обедом. Я уже давно не оставался в Лондоне на воскресенье, а все министры сейчас в Виндзоре. Пришлось истратить восемнадцать пенсов на наемную карету, прежде чем удалось найти где пообедать. Сперва я отправился к Фрэнкленду, но не застал его дома, а его потаскуха жена выглянула из окна и поклонилась, но войти не пригласила, так что я пообедал с мистером Кутом, братом лорда Маунтрэта; сам милорд находится сейчас в Ирландии. Нынче в пять утра преставился то ли от подагры в желудке, то ли от апоплексического удара, то ли от того и другого вместе лорд Джерси[611]; еще вчера он выходил из дома, и его смерть была совершенно неожиданной; он был камергером короля Вильгельма и пользовался большим его благоволением, а королева в свое время сместила его как тория, но теперь он имел основания рассчитывать на должность хранителя королевской печати; его кончина облегчит, я полагаю, решение этого дела, которое, как мне говорили, наталкивалось на всякие препятствия при дворе. Я не припомню другого случая, чтобы столько знатных особ умерло за такое короткое время.