Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Иногда бывает невозможно все уроки выучить в классе, и тогда начинают применяться все способы избавления от спроса. Наиболее смелые удирают из класса и во время опасного урока прячутся по школе, другие же, еще смелее, просто уходят домой, если только им удается как-нибудь отпроситься у швейцара. Другие просто отказываются у преподавателя до урока, придумывая всевозможные причины того, отчего не выучены уроки. Третьи же просто сидят и выжидают, беспрестанно охая и обращаясь к обладателям часов с вопросом, сколько минут осталось до звонка. Если же случится, что преподаватель вызовет такого ученика или ученицу, в большинстве случаев последняя или идет засыпаться, махнув на все рукой, и случается, что по чистой случайности отвечает, или же отказывается.

Так мы учимся. Похоже на то, что учимся мы лишь потому, что нас насильно заставляют, и что нас лично учение интересует как прошлогодний снег. Что мы получаем в результате такого учения? Ничего. Если нам придется куда-нибудь поступать, то придется учить все сначала, и это будет очень трудно.

О внеучебной жизни школы говорить много не приходится. Скажу только, что нет у нас никакой дисциплины, организации ученические очень слабы. И вообще, нет ничего живого, каждый живет своим миром. Иногда страшно хочется что-нибудь сделать, чтобы заставить всех проснуться, заставить двигаться, действовать, жить. Но сделать это трудно. Нужно обладать очень решительным характером и сильной волей, чтобы добиться каких-нибудь результатов.

После Нового года у нас, вероятно, будут перевыборы учкома. Не мешало бы мне стать членом учкома, посмотреть, как учком работает. Хотя с учкомством много канители, но ничего, постараюсь все-таки пройти. Отношение наших ребят к общественной работе отвратительное. По крайней мере, на нашем курсе нет ни одного человека, который хоть бы чуть– чуть интересовался школьными организациями. Все просто– напросто плюют на все то, что не касается уроков. Это прямо– таки злит меня, во всей нашей группе только лишь я одна, наверное, интересуюсь общественными делами, остальные же не обращают на них внимания. Нет, мне во что бы то ни стало нужно пройти в учком, это необходимо.

А теперь хватит о школе. Немного о личных делах. В последнее время моей страстной мечтой стало иметь друга. Такого друга, с которым можно бы было поговорить по душам, все ему выложить и быть уверенной, что он тебя поймет. Но вокруг себя я не вижу ни одного подходящего человека. Все так пусты и глупы, что смотреть ни на кого не хочется. Ну прямо нет ни одного человека, который бы хоть немного чем– нибудь нравился. Правда, мне несколько нравится Наташа Перетерская, единственный человек на курсах, который мне кажется посерьезнее других. Остальные же или отчаянные зубрилки и пай-девочки, или такие пустые болтушки, что и говорить-то с ними не хочется. А таких большинство. И все они очень веселы, очень довольны и совершенно не замечают своей глупости. Но может быть, и никто этого не замечает, может быть, это только мне представляется, потому что я (могу это сказать без хвастовства) гораздо развитее большинства своих подруг, и поэтому-то они не удовлетворяют меня и не нравятся мне своей пустотой. Когда еще я училась в четвертой группе, наша учительница сказала нам, что я развита не по летам и не по летам серьезна. Это было верно. Тогда я в своем развитии стояла гораздо выше своих подруг, и, вероятно, что сейчас это так же, иначе я не скучала бы так отчаянно и не считала бы всех окружающих глупцами. Даже преподаватели меня не все удовлетворяют. Борис Петрович мне теперь не нравится. Он мне кажется теперь очень ограниченным, слишком включенным в рамки своей «культуры», которой он старается начинить своих учеников. Между прочим, ученицы первого курса без ума от Бориса Петровича и страшно за ним бегают. Из преподавателей лишь Александр Иванович нравится мне несколько. Он преподает обществоведение, молод и, кажется, недурной человек. Больше мне никто не нравится.

В общем, в школе я одинока, «мне скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…».

Из мальчишек тоже нет никого более или менее серьезного. Нравится мне немного Варшавский, но моя наблюдательность, вероятно, откроет мне вскоре все его дурные стороны, и я забуду о нем думать. Так, я уже открыла, что Варшавский мелочен, это уже минус. Вероятно, скоро еще прибавятся минусы, и тогда свои мечты придется снова перенести на оставленного в деревне Колю. Пока кончаю. Прощай, старый год, вероятно, не придется больше писать до нового года, завтра рано вставать.

30 декабря, воскресенье

Нет, пришлось еще писать на старый год, и еще, наверное, придется писать прежде, чем наступит новый год.