Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Как только я взглянула на его лицо, так сейчас же почувствовала, что это лицо мне нравится, что оно чем-то меня притягивает. Он пришел не один, а с товарищем, у которого он взял баян, и вот почему. Накануне вчерашнего дня брат гармониста, идя с баяном куда-то играть на вечер, попал под легковой автомобиль. Он остался жив, но сильно помят и отправлен в больницу. Баян же разбит вдребезги. Гармонист, давший обещание играть на вечере, еще до случившегося несчастия вынужден был взять гармонь у товарища и, несмотря на плохое настроение, идти играть на вечер. Эту историю я услышала еще перед его приходом, и поэтому, когда он пришел, то обратила на него особенное внимание, но в то же время почувствовала, что он сам интересует меня больше, чем случившееся с ним несчастье. Когда столы были убраны, то были устроены танцы под баян. Я, конечно, не танцевала, а занималась тем, что, стоя или сидя против гармониста, не спускала с него глаз и старалась перехватить его взгляды. Это мне вначале удавалось очень часто, и я, как только встречалась с ним взглядом, не опускала своих глаз, а старалась прямо смотреть на него. Взгляды наши были очень продолжительны, и все время он первый опускал глаза. Я чувствовала внутри какую-то тревогу, беспокойство, мне страшно нравился этот гармонист, звали его Шура. Нюша сказала нам, что он еврей, женат на русской, за что родители прогнали его из дома.

27 декабря, четверг

Давно не писала. Не сроком, а тем, что произошло за это время. И хоть особенного ничего не произошло, но для меня много было кое-чего. Прежде всего, об учении. С учением у меня дело обстоит плохо, чего я даже не ожидала. Все как будто ничего шло, как обыкновенно, да в последние две недели как поехала я вниз, прямо поразительно. То неуд получу, то отказ в журнал напишут, ну прямо беда. Думала, совсем уже плохо будет, нет, выбралась кое-как, по всем поставили «проработано», только вот по промышленной статистике, по самому главному предмету, стоит «не проработано». Но это меня не особенно убивает, потому что я за все полугодие еще ни разу не учила этого предмета как следует. Если бы учила, то, конечно, обидно бы было, а раз нет, так чего плакать, впереди еще 2/3 года, тогда уж подтянусь.

Но досаднее всего то, что я снизилась по русскому. Первая работа по Тургеневу была у меня хорошая, но не порадовала она меня, потому что у Варшавского была прекрасная работа. Эта работа меня убила, и я тогда же поняла, что никогда мне больше не подняться на прежнюю высоту. Вторая работа была только вполне удовлетворительная, потому что она была без плана. Это был удар, тем более что работу эту я надеялась написать очень хорошо, потому что тема была легкая («Казаки» Толстого). По этой же теме у Варшавского и Перетерской были очень хорошие работы. Перетерская – маленькая, невзрачная девочка, которую я знала еще прошлый год как пишущую стихи. Вначале она мне не нравилась, но потом, узнав ее получше, я увидела, что она славная девочка. А недавно я свела с ней очень близкое знакомство, о чем напишу после.

Итак, я съезжала по русскому, и другие занимали мое первенство. Третья работа, по «Войне и миру» Толстого, была у меня хорошая. Это было для меня очень странно, потому что, идя писать эту работу, я не была уверена даже, что напишу на уд, потому что я прочитала только одну четверть «Войны и мира», не прочитала ни одной порядочной критики, а то, что говорил Петр Николаевич в группе, я плохо слушала, так как собиралась сама хорошенько разобрать это произведение и, конечно, не разобрала. Как я написала эту работу на «хорошо», не знаю, случайно просто. Больше пока классных работ не писали. Написали только еще одну домашнюю, которая у меня вышла неудачной. Писала я тему: «Деревня наших дней» по роману Карпова «Пятая любовь». Работа эта была у меня хорошая, но с недостатками.

Завтра будем писать работу, вернее, сочинение по «Обломову» Гончарова. Когда мы еще только начали проходить «Обломова», я дала себе слово, что напишу это сочинение очень хорошо, но, конечно, не сдержу этого обещания, потому что никак не могу серьезно заняться этим произведением и разобрать его. Придется писать завтра, как всегда, как-нибудь. В общем, снизилась я по учению, уж чего никогда не бывало со мной, и то случилось: я получила «слабо» за письменную работу по математике. Это уж последняя ступень моего скатывания вниз. Но надеюсь, что больше этого не будет, постараюсь в дальнейшем снова подняться на должную высоту.

Теперь дело в следующем: рождественских каникул у нас нет. Рождество, 25 и 26 декабря, мы учились. Зато на Новый год не будем учиться четыре дня. Долгосрочные же каникулы будут у нас в конце января, на Ленинские дни.

В последнее время мы почти не занимаемся, все время идет учет, порядка никакого, и скука страшная в школе. На уроках зеваешь, а в перемену не знаешь, куда деваться, ходишь однообразно по зале и стараешься как-нибудь убить время.