Напишу немного о нашей группе. Хулиганство у нас все растет. Жалобы на нашу группу не прекращается, а в то же время работоспособность группы, кажется, ухудшается. Хулиганят у нас не только на переменах, но и на уроках. Немку встречают всегда бурными овациями, и во время урока ей приходится надрывать горло, чтобы перекричать шумящий класс. На уроке математики то же самое, с той только разницей, что Арсений Арсеньевич совершенно не обращает внимания на то, что делает класс, и как бы он ни шумел, он спокойно будет объяснять у доски, не заботясь о том, понимают ли его ученики и, вообще, слушают ли они его. Знания наши по математике поэтому неважные. На уроках с/х статистики творится что-то ужасное, жалко даже преподавателя, который в последний раз был у нас в классе с температурой 38°. Но ребята безжалостно издевались над ним, то есть ничего не делали, болтали, шумели и, что самое скверное, воспользовались его разрешением выходить из класса, когда вздумается, и устроили хождение взад и вперед. Как это глупо, как дико во время урока без всякой надобности идти из класса, затем опять приходить и тем самым мешать преподавателю. Это уже чересчур. Это полное издевательство над человеком. Я стараюсь вести себя на этих уроках как можно серьезнее, и это мне удается вполне, и кажется, А.Д. уже заметил, что из всех девиц только одна я серьезно отношусь к делу. Мне жаль преподавателя, и, кроме того, меня почему-то интересует предмет с/х статистики, вероятно потому, что предмет этот связан с деревней, а деревней я интересуюсь и люблю ее. Вообще, мне нравится А.Д. и нравятся его уроки. Жаль, что у нас в неделю только два его урока, я желала бы побольше.
В пятницу Петр Николаевич принесет классные письменные, которые писали мы две недели назад. Что-то будет мне за эту письменную, за первую? Боюсь, что неважная будет работа. Писали мы на Тургенева, темы были легкие, но все дело у меня пропало, потому что дома я ничего не делала, и когда нужно было писать, то я не знала, с чего начать.
Времени сейчас уже много. Поужинаю и лягу спать, а может быть, буду переписывать сельскохозяйственную статистику. А завтра в читальню. В школу не пойду, это решено твердо, да теперь поздно и передумывать, потому что я вместо того, чтобы хоть что-нибудь сделать, села писать дневник. Ну ладно, пропущу день, не велика беда, нельзя же приготовить завтра такую массу уроков.
Опять новый месяц. Незаметно прошел октябрь, еще незаметнее пройдет ноябрь. Время как птица летит. Не успеешь еще воскресенье забыть, ан уже четверг подошел. А четверг прошел, и неделе конец, и снова начинаются дни скучные, серые, тоскливые…
Как скучно, как тяжело и тоскливо и какое полное ко всему равнодушие, что ничего не хочется делать, хочется только успокоиться.
Школа надоела до отвращения. С удовольствием ходила бы в нее через день, если бы это можно было. К сожалению, приходится ходить в нее каждый день, каждый день видеть одни и те же лица, слышать одни и те же надоевшие речи преподавателей и соучеников. Что бы я ни дала за то, чтобы вернуть свое прежнее отношение к школе, свою прежнюю любовь к ней. Куда это все делось? Почему теперь мне так противна школа?
Учение само по себе мне не надоело. Но надоел мне страшно этот порядок школьный, сухой, пустой, ничего не дающий ученику. И что за школа эта противная. Все в ней не так, как у других, все как-то потихоньку делается, ребята ничего не знают. Скука невозможная. На уроке трясешься, в перемену как под «Разлуку» (это выражение Н.П.) ходишь по зале, опасаясь каждую минуту быть сшибленной с ног бегающими ребятами. Будет время, напишу обо всем поподробнее, а сейчас нужно спать ложиться. завтра пораньше встать да за уроки, а не то плохо дело будет. Не могу больше писать. передо мной интересная книга «Юность Кати и Вари Солнцевых» Кондрашовой. Несмотря на то что времени много и нужно ложиться спать, буду, вероятно, еще долго читать, не могу бросить. А завтра, не выспавшись, буду делать уроки…
Вчера был праздник Октябрьской революции. На демонстрацию я не пошла, потому что вечером нужно было идти на свадьбу к Нюше. Нюша вышла замуж. Вчера справляли вечер. Народу было порядочно, но было скучно. Танцы не клеились, петь тоже не пели. Гармонист был нанятый, играл на баяне. Это был молодой человек с темно-карими выразительными глазами и с лицом какого-то цыганского или восточного типа. Он пришел, когда мы все уже сидели за столом.