– Что ж, – с прежней дружеской теплотой отозвался Камерон, – ты правильно сделал, что просидел там весь день. – Он помолчал. – А может, и неправильно. Пока тебя не было, тут начался такой переполох. Тебе все утро пытались дозвониться из Глазго. Что-то там о покупке и продаже. – Он снова многозначительно помолчал. – Но мне пришлось сказать им, что ты занят.
– Верно, – медленно произнес Хислоп. – Я был занят.
И вдруг его охватила необычайная легкость: он вспомнил лица Бесси Даллас и ее мужа, старухи, ее матери, и прежде всего личико маленького ребенка, в которого таинственно вошла жизнь.
В течение следующих нескольких дней Хислоп много размышлял о случившемся. Когда на бирже наступил расчетный день и Хислоп получил чек, с остатком в десять фунтов на своем счету вместо первоначальных пятисот, он лишь улыбнулся. Из банка он направился прямо к Дженкинсу, ювелиру с Хай-стрит.
Сделав заказ, он сказал Дженкинсу:
– Она должна быть из лучшего серебра и стоить десять фунтов.
Неделю спустя в коттедж в Маркли была доставлена красивая крестильная кружка. При виде нее глаза Бесси Даллас заблестели от восторга. Эту кружку она с гордостью показала ребенку, которого держала на руках.
На кружке было написано имя:
ФИНЛЕЙ ХИСЛОП ДАЛЛАС
Ниже были слова:
То, что не купишь за деньги.
Напоследок можно добавить, что банковский счет Хислопа никогда не был большим, но ребенок в семье Даллас благоденствовал и рос не по дням, а по часам.
Потери и находки
Доктор Финлей Хислоп возвращался домой по дороге на Овертон-Террас после позднего визита к больному. Поскольку в этой части города прокладывали новые водопроводные сети, то он ступал осторожно, чтобы не попасть ногой в грязь.
– Прекрасный вечер, доктор.
Хислоп остановился и взглянул на ночного сторожа, который сидел в маленькой будке, окруженный наваленными лопатами, кирками и волокушами.
– Да, прекрасный.
Доктор перешел на другую сторону дороги – из холодной темноты октябрьской ночи к дружелюбному свечению от полыхающего в жаровне угля. Протянув руки к теплу, он заметил:
– Вам тут уютно, дружище.
Ночной сторож рассмеялся:
– Господи, а вы правы, доктор. Никогда в жизни мне не было так уютно.
– Значит, вам нравится новая работа?
– Нравится! Тут у меня все по делу. Считаю, что наконец-то мне повезло.
– Повезло! – не удержался от восклицания Хислоп, а затем спросил: – Но разве вам не одиноко всю ночь одному, с непривычки?
Ночной сторож удовлетворенно покачал головой:
– Тут столько всего, что вы и не поверите, доктор. Такого, на что я раньше и внимания не обращал. Это ведь очень интересно – немного подумать о самом себе под звездами. Прежде я никогда не думал ни о чем, кроме как о цене пинты или кто там выиграет. Но теперь я думаю о другом: отчего выпадает роса и почему цветы так сладко пахнут ночью. Об этом человеку стоит подумать, доктор. И господи, это так интересно! Вы бы видели, как я готовлю себе ужин в два часа ночи. Поджариваю бекон и кипячу чай, как какой-нибудь цыган. Вкуснее бекона и чая, приготовленных на этом маленьком огне, у меня еще никогда в жизни не было.
– Да вы стали философом, дружище, – подковырнул его доктор. – Вот что с вами не так.
– Может, вы и правы, доктор, – криво усмехнулся ночной сторож. – Но могло быть и хуже. Поначалу, заметьте, было не очень-то просто. Было время, когда мне хотелось послать все к черту, напиться, сделать что-нибудь ужасное, лишь бы все забыть. Если бы полгода назад кто-нибудь сказал мне, что я не пожалею…
Его голос затих, словно он что-то вспомнил, точнее – увидел. Сидя под звездами, он смотрел в направлении Лэнглоан-Хилл. И доктор Хислоп, проследив за его взглядом, посмотрел туда же.
Лэнглоан-Хилл лежит к западу от Ливенфорда, голый, невзрачный хребет в кольце низкорослых деревьев у его основания, словно это бахрома волос на лысом черепе. Но деревья в данном случае ни при чем – холм ценен тем, что у него внутри. Карьер Лэнглоан, глубоко врезавшийся в южную часть скалы, создал откос из мелкого песчаника, что и сделало холм с карьером широко известными.
Раз в неделю – обычно по вторникам, – когда вы поднимаетесь по узкой тропинке, идущей от Ардфилланской дороги к холму, вам преграждает путь красный флажок и щит, на котором красными буквами написано: «ОПАСНО – ВЗРЫВНЫЕ РАБОТЫ». На самом деле находиться в этом месте почти безопасно, и если вопреки предостережению вы решите продвинуться еще на несколько ярдов, то окажетесь в поясе карликовых дубов, откуда со всеми удобствами можно наблюдать за этими взрывными работами.
В тот конкретный вторник, двенадцатого марта, подготовка к взрывным работам началась до полудня. Было ветреное утро; над головой в чистой синеве небес неслись облака. В двухстах ярдах далее отвесно вздымался огромный красный склон каменоломни. У его подножия работала бригада бурильщиков.