Дневник горничной

Графиня очень добра… — ответил муж. — Все очень красиво… все очень хорошо… О, это великолепное имение… Но… тут немало работы…

И я очень требовательна, предупреждаю вас. Очень справедлива, но очень требовательна. Я люблю, чтобы все содержалось идеально. И цветов… цветов… цветов… всегда и повсюду… Впрочем, вы имеете двух помощников летом, одного — зимой. Этого достаточно…

О! — возразил муж. — Работа меня не смущает. Чем больше ее, тем я довольнее. Я люблю свое дело и я его знаю. Деревья, ранние овощи, мозаика из цветов. Я знаю все… Что же касается цветов, то когда есть трудолюбивые руки, вкус, вода, достаточно соломы… и простите за выражение, графиня, когда не жалеешь навоза, всегда можно иметь то, чего хочешь…

После небольшой паузы он продолжал:

— Моя жена тоже трудолюбива, ловка и хорошо справляется со своим делом… Она не очень сильна с виду, но она работница, она никогда не хворает и умеет обращаться с животными, как никто… Там, где мы служили, было три коровы и двести кур. Вот как!..

Графиня одобрительно кивнула головой.

А помещение вам нравится?

Помещение тоже прекрасное. Оно как будто бы даже слишком велико для таких маленьких людей, как мы… и у нас нет достаточного количества мебели, чтобы обставить его… Но это, конечно, обойдется… И потом, что далеко от замка… это хорошо… Господа не любят, когда их садовники живут слишком близко… а мы тоже, мы боимся стеснить… И таким образом всякий живет себе отдельно… Так лучше для всех. Только…

Муж остановился, охваченный внезапной робостью перед тем, что он хотел сказать.

— Только… что? — спросила графиня после некоторого молчания, которое еще усилило смущение садовника.

Последний еще сильнее сжал шапку, которую он держал в руках, смял ее своими грубыми пальцами и наконец осмелился:

— Вот что! — сказал он. — Я хотел сказать, графиня, что жалованье слишком мало для такого места. Это очень мало… Как ни стараться, как ни сокращать себя во всем, но на такое жалованье нельзя будет прожить… Может быть, ваше сиятельство прибавит немного…

— Вы забываете, мой друг, что вы получаете квартиру, отопление, освещение, овощи и плоды… что я даю дюжину яиц в неделю и литр молока каждый день. Это страшно много…

— А! так графиня дает молоко и яйца? И освещение тоже?

И, как бы желая посоветоваться с женой, он посмотрел на нее, бормоча:

— Да!., это тоже кое-что… этого нельзя отрицать… это неплохо…

Жена, в свою очередь, тоже прошептала:

— Конечно… это немножко улучшает дело…

Потом она прибавила смущенная, взволнованная:

Графиня делает, конечно, подарки к новому году и к Пасхе?

Нет, ничего…

Но это в обычае…

Не в моем…

А как с хорьками… и другими зверьками?.. — спросил в свою очередь муж.

Нет… тоже нет… Я вам даю их шкурки!

Это было сказано сухим, не допускающим возражения тоном. Потом она резко сказала:

И я вас предупреждаю раз и навсегда, что я запрещаю садовнику продавать или дарить кому бы то ни было зелень и овощи. Я знаю, что их всегда слишком много родится и что три четверти портится. Ничего не значит. Я предпочитаю, чтобы они портились…

Конечно… как везде…

Ну, значит, так!.. Сколько лет вы женаты?

Шесть лет, — ответила жена.

У вас нет детей?

У нас была маленькая девочка… Она умерла!

А! это хорошо… это очень хорошо… — пренебрежительно одобрила графиня. — Но вы еще оба молоды… вы можете еще иметь детей?

— Ну, этого мы совсем не желаем, графиня. Но ручаться нельзя… Их легче иметь, чем сто экю годового дохода…

Глаза графини стали строги:

— Я должна вас еще предупредить, — сказала она, — что я не хочу, ни за что не хочу иметь у себя детей. Если у вас появится ребенок, я буду вынуждена рассчитать вас… сейчас же… О, только не дети!.. Они кричат, они везде ходят, они все опустошают… они пугают лошадей и распространяют заразу… Нет… нет… ни за что на свете я не потерплю у себя детей… Вы предупреждены. Так старайтесь как-нибудь устраиваться… Примите меры…

В эту минуту один из детей, который упал, пришел искать защиты у матери и с плачем спрятался в складках ее платья. Она взяла его на руки, стала баюкать, ласкать, осыпала его самыми нежными словами, страстно целовала его, и, успокоенный ею, улыбающийся ребенок пошел играть к остальным детям… Женщина вдруг почувствовала, как у нее стало горько, тяжело на душе. Ей с трудом удалось сдержать свои слезы… Значит — радость, нежность, любовь, материнство существуют только для богатых? Дети опять стали играть на лужайке. И женщина вдруг возненавидела этих детей дикой ненавистью… Она хотела бы их оскорбить как-нибудь, поколотить, убить… Оскорбить и ударить эту бесстыдную и жестокую госпожу, которая только что произнесла отвратительные слова, слова, осуждавшие на смерть то будущее человеческое существо, которое жило уже в ней, этой несчастной нищей… Но она сдержалась и ответила просто на это новое предупреждение, еще более властное, чем все другие:

— Мы примем это во внимание, ваше сиятельство… мы будем стараться…

Так… потому что я вам должна это повторить еще и еще раз, что это мой принцип… принцип, которого я никогда не изменю… — И она прибавила с почти ласковой убедительностью: