Читаем Дневник графомана полностью

 Ну, эта катастрофа на время отвлечет от набившей оскомину смоленской; а там затянется-забудется… тогда где-нибудь в уголке тихонько напечатают отчет МАК. Да уже никто и не сомневается в той версии, что я озвучил в сети. Другие версии увяли.


 Вчера тут сбросил мне один высоколобый этолог «интересную», по его мнению, книгу и просит «в свете прочитанного» ответить на вопрос, к какому этологическому рангу я причисляю себя как пилот.

 Они там думают, что для меня этология представляет сугубый  интерес и что прочитать и переварить эту галиматью для меня – раз плюнуть. Я вежливо ответил, что мне это тяжело, и отослал его к своим книгам, чтобы он перечитал их – и «в свете прочитанного» выискал ответ на свой вопрос.

 То мне философию впаривают, то этологию. А я интроверт, и мне отношения и ранги червей в нужнике неинтересны. Хотя книгу скачал, пороюсь.


 14.05. 

 На Либ ру я за месяц обогнал Лозу на 2000 читателей. Зачем это мне? Да… греет душу. Тщеславен я.

 Письма регулярные мне пишут всего несколько постоянных корреспондентов. Всем им я даю понять, что ухожу в себя, что общественная жизнь меня не интересует, по крайней мере, мелочевка. Остальных  отфутболиваю безупречно вежливыми отписками.

 На форум вылез – через некоторое время ветку стерли. Срач идет, грызня, моментальный переход на личности. Короче, все не то, все не так. Мучаюсь, верна ли моя версия катастрофы. А что: слово не воробей…


 Ну, ладно, пейсатель, а когда же ты собираешься наваивать новую шедевру? Что-то быт  тебя заедает. 

  Писать надо, пока есть  здоровье. Вот и мечтай, чтоб муза шизонула, пока моск еще не выветрился.


 Книгу, сброшенную мне этологом, пролистал: высокозаумная для меня ерунда. Выбросил. А для кого-то же это – смысл жизни, А моя летная наука для него – такая же заумная ерунда. Ну так я ж и не навязываю. Не хочешь – не читай. Тем более, я лишних вопросов людям не задаю.

 Этология – наука о поведении особей в стае. А я – сам себе. Я бесконфликтен, равнодушен к иерархическим рангам, мне общество неинтересно как стая. Мне интересны личности, способные выжить в одиночку. Видать, слишком в детстве увлекался Джеком Лондоном и «Тружениками моря».


 Никита тут сбросил мне отрывок из Ницше; я не смог раскодировать файл, полез в библиотеку Мошкова. Открыл Ницше наугад: «О пользе и вреде истории» и сразу захлебнулся в бурном потоке чужой концентрированной мысли. И вспомнил свои детские болезни, когда лежал с температурой, в бреду, – и самым отвратительным в бредовых галлюцинациях  было повторяющееся видение массы хлебных буханок, заваливающих меня со всех сторон и удушающих запахом.  Вот и здесь такой же плотный поток концентрированной мысли, в малых дозах даже приятный, но в массе своей удушающий мозг. Я не способен переварить сразу такую массу хлеба.

 А иные люди читают и наслаждаются. Я же против них – ну чуть не животное.

 Но что дали эти люди другим людям, прочитав тугую массу чужих мыслей?

 А что дал я?

 Что интересно. Гоголь, давший людям прекрасные, простые и доступные произведения, вызывающие наслаждение, в то же время писал и религиозно-философские вещи, которые по концентрации мысли наверно превосходили его литературные произведения, – но кому они нужны,  кроме специалистов?

 И теологические дебри меня отнюдь не привлекают. А сколько миллиардов слов сожжено…

 Стремление к сложному еще не означает выдающихся качеств личности; это может быть только поиск. И многие  этим и ограничиваются в молодости, оставив потом высоколобые попытки ради житейских забот. А иные так и остаются в этом философском мире… и что это им дало?

 Ну, я-то ленив от природы, поэтому вглубь и не лезу. Я – обезьяна. А бедные мои читатели считают, что мне покорны философские вершины. А я ведь не хочу поддерживать этот самообман, на всех углах кричу о том, что необразован, – нет, все равно пишут как умному.


 18.05. 

 На авторской ветке про смоленскую катастрофу начал выступать какой-то шизофреник, типа Олега Т., уже всем надоел своими стишками и националистическими бреднями. Я попросил админа забанить его, мне унизительно там присутствовать. Вот жду результата.

 Написал мне письмо еще какой-то активный по жизни мужик, видать, из бывших офицеров, ныне председатель ТСЖ. Завлекает  в болтологию о политике. Я вежливо отказался. Он еще, оказывается, летает в аэроклубе. Ну и пусть себе летает.


 19.05. 

 По моей просьбе, а может, и не только по моей, на форуме админ мгновенно снес ветку о гибели президента, заодно закрыл ветку и о «Письме молодому человеку». Ну, ладно, там говорить уже не о чем. Он, видать, тянул время, пока кто-либо из форумян не попросит снести… ну,  дипломат.

 Меглинский просит опубликовать «Письмо» в своем журнале. Думаю.


 Подумал и разрешил. Раз оно уже выложено в сети, то чего уж там. Объяснил историю его появления.


 У меня в сети нашелся доброжелатель, выкладывающий в блогах по одной мои методички. Систематически, одну за другой. Что ж, дополнительная реклама. По крайней мере, станет меньше людей, с апломбом утверждающих, что Ершов, мол, сам летать не умеет, а туда же, комментирует.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное