Дневник инока

Из самого монастыря дня через два мы с отцом Афанасием пошли в скит, отстоявший от обители версты на четыре. Сюда не допускали женщин, за исключением какого-то одного дня в году. Скит окружала деревянная ограда. Скитяне жили в маленьких бревенчатых избушках по двое–трое, пищу принимали один раз в день без масла. Были среди них такие суровые подвижники, которые, захватив с собой немного сухарей, удалялись из скита в соседние меловые горы, где жили по месяцу в совершенном безмолвии и молитве. Результаты поста и особая внутренняя собранность проступали на лицах скитских иноков. В церкви скита я впервые присутствовал на совершении пятисотницы[46]. Впрочем, едва выдержал поклоны. От воды, содержавшей в себе расслабляющие кишечник минералы, у меня до того расстроился желудок, что я чуть было совсем не покинул церковь. В скиту и монастыре мы с отцом Афанасием пробыли недели полторы. Гостеприимный архимандрит Варлаам все оставлял меня в Белогорской обители. Но мне припомнились слова епископа Никандра, у которого я состоял книгодержцем, о необходимости завершить образование. Поэтому я счел более разумным оставить мысль о своем устройстве под кровом Белогорского монастыря и поспешил возвратиться в Яранск, так как летние каникулы еще не кончились.

К началу занятий я стал уже подумывать о поступлении после семинарии в Духовную академию. Я, правда, отличался и отличаюсь некой недалекостью, туповатостью, малой сообразительностью. На студентов академии смотрел всегда с исключительной почтительностью, как на сверхчеловеков. Мечта самому стать студентом высшего духовного заведения была для меня особенно дорогой и заветной. И она, по Божией милости, действительно осуществилась. Выпускные экзамены Бог помог мне выдержать хорошо. Семинарию я окончил вторым и имел круглое"пять". Инспектор семинарии попытался было послать на казенный счет в академию не меня, а своего протеже в лице моего товарища А. С. Полянского. Но архиепископ Никандр, узнав об этом, предоставил мне возможность воспользоваться своими правами и устроил мне вызов в Казанскую духовную академию.

Вспоминаю я теперь время, проведенное в семинарии, оцениваю познания, какие я вынес оттуда, и вижу, что они были скудны, мало полезны для практической жизни. Не нашлось среди преподавателей семинарии ни одного, который бы разбудил в душах воспитанников жажду чистого знания, научил бы, как самим черпать его из книг. Товарищи мои — будущие пастыри — не отличались особым благоговением, относились к Церкви по–казенному. Никто не был высоким примером подражания в личной жизни. Ректорами семинарии при мне были два протоиерея: отец Николай Кибардин и отец Василий Гачинский, противоположные друг другу по характеру и методам подхода к ученикам. Протоиерей Кибардин был холоден, груб, жесток. И со стороны воспитанников по отношению к себе встречал недоверие и насмешки.

Совсем другим человеком был отец Василий Гачинский."Милым дедушкой"называли его воспитанники. И в самом деле он был всем отцом. Кроткий, добродушный, полный величия и, вместе с тем, неизмеримой доброты, протоиерей Гачинский не способен был причинить кому-либо зла. От его излишней снисходительности среди семинаристов имели место и проявления распущенности. Но достаточно было ректору сказать укоризненное слово на погрешивших против дисциплины, как виновные исправлялись. Недоставало ни у кого решимости, чтобы оскорбить этого ангелоподобного человека. Вечная тебе память, дорогой отец ректор! Добрым словом вспомнят тебя тысячи твоих учеников, воспитанию которых ты посвятил свою долгую многотрудную жизнь.

За немногим исключением атмосфера в Вятской семинарии все же была исполнена цинизма. Учителя были в большинстве кутилы, фаты, пьяницы, ухажеры, любители сальных анекдотов, не брезговавшие откровенно вставлять их в свою речь даже на уроках. И среди семинаристов тех, кто уберегся от грязных падений, было очень мало.