Дневник Кати Громовой

Странно. Только что открывала холодильник, там у меня кефир стоит, принесла пару дней назад из комбината. Сразу положила в холодильник, даже не открывая. Сейчас хотела глотнуть — а он скис до безобразия, всю кухню провонял. А ещё хлеб, который я вчера в хлебницу клала, совсем каменный стал, можно зубы обломать.

Всё это нехорошо, Дневник. У меня очень плохое предчувствие.

У меня дома был Рома, ушёл полчаса назад. Зашёл в три часа ночи. Хотя стучался тихонько, всё равно напугал меня. Он был сам не свой. Я сначала подумала, что он пьяный, но он был трезвый, только очень испуганный. «У нас почти не осталось еды, Катя, — сказал он мне, когда я налила ему чай. — Я не понимаю, что происходит». Я стала рассказывать ему о том, что происходит на комбинате, но он отмахнулся: «Да знаю я всё, знаю». Как он рассказал, даже в морозильниках и замороженных погребах все продукты за последние дни испортились, их стало невозможно есть. Мясо тухнет, овощи гниют, мука плесневеет, консервы начинают бродить и лопаются, даже пиво и вино стали кислыми, как уксус. «Единственное, что не портится — соль и водка», — сказал Рома и засмеялся. Он ещё днём по-тихому отправил машину в Иркутск к Мамонту, чтобы доложить о ситуации и спросить, что делать. Рома считает, что нужно начать эвакуацию в Иркутск, потому что без продуктов тут жить не получится.

«А если и там то же самое?» — ляпнула я. Рома молчал-молчал, потом сказал: «Надеюсь, это не так». С тем и ушёл. А я заметила, что он так почти и не пил чай. Понюхала — гадство. А ведь я ещё вечером перед сном пила тот же чай, и всё было нормально.

Зря я съела эти отвратительные печеньки из холодильника — теперь тошнит и живот бурчит без остановки. Но ничего другого съестного в доме не было, не гнилым мясом же травиться.

Сегодня никуда не ходила, кроме комбината. Со склада привезли полную гадость, и тут уж все девчонки догадались, что дело нечисто. Поползли перешептывания по углам, но я в них не участвовала. Пытались готовить хлеб и плов из того, что было — получилась такая каша, что смотреть мерзко. Только консервы вроде тушёнки и маринованных овощей были более-менее нормальными (и то не все), вот мы и пожарили тушёнку с овощами и состряпали блюдо, которое потом отдали мамонтам.

Оцепление со складов сняли — Рома разрешил всем желающим пройти туда и самим убедиться, во что превратились запасы. Точнее, его заставили это сделать, потому что все решили, что он в сговоре с Мамонтом вывез в Иркутск всю еду, оставив только гниль, которым всех кормят. Конечно, мамонты тут же разобрали ящики с водкой и напились в хлам. До сих пор слышен их ор на улице. Мне бы, конечно, тоже бутылочку, но соваться к мамонтам, когда они в таком состоянии, себе дороже.

Ходила в комбинат — там всего десяток девчонок. Сказали, что из складов ничего больше не возят. Я уговорила Женю пойти со мной туда, может, нам тоже что-нибудь достанется. Она боялась, и я подбодрила её, сказав, что если она будет со мной, нас не тронут — мамонты знают, что со мной лучше не связываться (в этом я была совсем не уверена, просто хотела уговорить Женю). Мы дошли до места, прячась по дворам. Ещё на подходе увидели труп, он лежал на снегу возле открытых ворот. После такого входить в территорию уже не рискнули, тем более что за забором были слышны пьяные голоса. Так и вернулись ни с чем.

Теперь сижу, как на игле. Где Рома? Что вообще происходит? Осталась ли хоть какая-то еда в городе?

Есть хочется. А в холодильнике уже даже не гниль, а лишь кости и какая-то серая пыль на месте продуктов. Я выпила полный желудок воды, так голод не так сильно чувствуется.

На улице слышна стрельба.

Отключился свет.

Замечательно. Теперь и батареи стынут. У меня ощущение уже виденного. Как там это называется — дежа-вю?

Стрелять вроде перестали. Не знаю, есть ли на улице люди — уже слишком темно, чтобы разглядеть, к тому же в окнах нет света. В доме всё холоднее — сейчас, наверное, не больше 10 градусов. Сижу в дублёнке.

Дорогой Дн

Дорогой Дневник, я

проверка проверка проверка

Ну, вроде пишет. Тут такой дубак, что пришлось десять минут катать стержень от ручки в ладонях, чтобы паста не сворачивалась. Буду писать быстро, пока она опять не замерзла.

Итак, дорогой Дневник. Я в частном доме в Васильевском квартале, и делать мне абсолютно нечего, кроме как писать о событиях последнего дня, так что готовься к длинной записи.