Дневник княгини Варвары Туркестановой, фрейлины Ее Императорского Величества Марии Фёдоровны, за 1818 год.

В сей момент, господин граф, нужно быть хозяином своего слова, как я и поступаю, чтобы писать вам сегодня: я падаю от усталости. Как мы, госпожа Самойлова и я, проделали его, только одному Богу известно. Меня приводит в отчаяние та скорость, с которой мы путешествуем. Я почти не сплю, а Софи не может ничего съесть, чтобы после этого не заболеть. Мы выглядим самыми настоящими неряхами по сравнению с нашей благодетельницей и даже по сравнению со старой графиней. Этих дам по праву можно назвать героинями: они сумеют пройти от одного полюса до другого, и с ними не случится ни малейшего несчастья. А вы так беспокоились о здоровье госпожи Ливен! Право же, вам пришлось бы скорее пропеть De Profundis[4] над одной из нас, чем над ней. Что значил наш триумф в Дерпте, после триумфа в Риге! Ничто! Нужно было видеть, как вы въезжали туда! Маркиз Паулуччи у дверцы кареты, генерал Лаптев, комендант Рихтер, адъютанты этих господ, наконец 200 представителей городской буржуазии в мундирах, отделанных галунами, на лошадях, покрытых великолепными чепраками! Нужно было видеть эту процессию! Нужно также было видеть радостное выражение лица некой дамы! Могу вас заверить, что мы помолодели на десять лет. А меня разобрал безудержный смех, когда высунув голову из кареты, я увидела этих буржуа на лошадях и похожих на Готье. Нет, смотреть на это было невозможно. Мы отправились прямо в собор, затем поехали в замок, где уже собрались все дворяне и купцы. Императрица прошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок, а через полчаса она появилась в салоне, где ей сначала представили дам, а затем кавалеров. Госпожа Паулуччи, вся в жемчугах и бриллиантах, настолько плохо себя чувствовала, что едва держалась на ногах. Несчастная женщина страдала нервной болезнью со времени смерти своей сестры Свечиной, милой особы, которую вы, возможно, помните. Императрица проявляла большое внимание ко всем присутствующим. Вскоре маркиз Паулуччи предложил поехать в театр. Спектакль давали в доме под названием «Мусс». Это был своего рода клуб, напоминавший те, что некогда существовали в Петербурге, то есть собрание дворян и купцов. С одной стороны там был расположен театр, а с другой — зала для проведения балов. Таким образом, выйдя из ложи, мы сразу же попали на бал. Нам показывали оперу-водевиль с очень приятной музыкой. В финале звучали тирольские песни, и в самом деле хорошо исполненные. На балу я чуть не умерла от жары: помещение было маленькое, присутствующих — много. Пришлось танцевать полонез раз двадцать. Императрица заявила, что она нигде не танцует полонез; поэтому по праву старшинства бал открывала я с бойким маркизом, который всё время расспрашивал меня о вас и поручил мне кланяться от его имени госпоже графине. Ужин был великолепным, но слишком длинным и слишком утомительным для меня, поскольку под конец мои глаза перестали различать предметы. Рядом со мной сидел господин Дюамель, которого я тоже в конце концов перестала понимать. Вернулись мы полчаса тому назад, а поскольку я собралась с мыслями, то быстро воспользовалась возможностью поделиться с вами впечатлениями. Кстати, я чуть не забыла рассказать вам о визите, который мы нанесли княгине Барклай, чьи земли расположены в двух верстах от Вольмара. Я нашла ее в весьма подавленном состоянии, но она чрезвычайно обрадовалась, увидев императрицу. Мы узнали, что недавно к ней заезжал император. Я была очень довольна, что ничего не зная о его визите, мы сделали то же самое.

Митава, 1 сентября.

Этим утром, когда Софи и я занимались своим туалетом, к нам в комнату вошла старая худая женщина с листком бумаги в руках. Она спросила, как можно передать прошение императрице. Я ответила, что это обычно происходит в тот момент, когда Ее Величество собирается садиться в карету. Однако подобный способ не подходил даме, ибо она сказала, что опасается полиции. Поскольку она горько плакала и рассказывала мне о своей бедности, я решила взять у нее прошение и спросила, чего же она хочет. Женщина поведала, что она очень бедная, что ее дочь замужем и обременена большой семьей и не в состоянии содержать мать. Наконец она сказала, что просит императрицу помочь ей и в частности оказать милость и вызволить ее из Риги. Я сказала, что вне всякого сомнения вдовий дом мог бы ей стать пристанищем и что она должна попросить в нем место. «Нет, — возразила дама, — я не хочу попадать во вдовий дом; меня гораздо больше бы устроило, если бы Ее Величество взяла меня к себе в качестве чтицы, одним словом, приблизила бы меня к своей особе». Представляете, как я изумилась! Я вновь внимательно посмотрела на просительницу, а когда заметила, что она совершенно беззубая, едва сумела удержаться от смеха. «Вот, — сказала я про себя, — достойная чтица!» Тем не менее, я взяла ее прошение и сейчас она находится у Вилламова. Эту историю я рассказала императрице, и она ее весьма позабавила.