Дневник Л. (1947–1952)

Все началось мягко и вкрадчиво, как начинаются обычные ссоры. После занятий любовью. Вот уже несколько дней мне было больно, у меня там было сухо, это он, наверное, и почувствовал. Но я не сразу поняла, да и как о таком заговорить. Сухая. Ну не знаю я, что делать. Я и не заметила, как разгорелась ссора: в конце концов, он пришел к выводу, что я больше его не люблю, ну или не так, как раньше, что прячу от него кого-то, какую-то историю, какие-то мысли… Да нет же, я люблю тебя, только тебя люблю, знал бы ты! Но он не знал, не видел, я врала, и под конец ему было на меня наплевать. Я оказалась дурочкой, соплячкой и соблазнительницей, как и все остальные. Напрасно я плакала, кричала, что люблю, что умру ради него, пусть только попросит, – ничто не могло его разубедить. Он будто убедил себя в этом до нашего разговора и теперь не способен был услышать что-то другое. Гнев поглотил его и ядом испуганной змеи растекся по телу.

Я поднялась с кровати, оделась и сказала, что он глуп и упрям, что он не в состоянии понять, насколько я больна и слаба… «Слаба, конечно, – сказал он. – Ты скорее врунья. Думаешь о ком-то еще, признайся, всем будет легче. Я даже не уверен, что ты действительно болела. Теперь все стало понятно. Но мне плевать. Не страшно, таких, как ты, непочатый край. Вали давай, ты мне не интересна, все кончено. Кончено, слышишь?!» Он встал, полностью голый, и подошел ко мне с поднятой рукой, чтобы ударить. Я отошла подальше и сказала: «Хорошо, я уйду, но ты неправ, неправ, так как я люблю тебя». Он лишь вернулся в постель и стал молча смотреть в потолок. Маленькая библиотека, кресла и куски дерева – разом притихло странное место, где мы были так счастливы.

Первая любовь, первая печаль. Она унеслась так быстро! За один стук сердца, за перелет колибри с цветка на цветок. Пока один из них раскроется, другой уже завял.

На обратном пути я думала о своем секрете. Никакой аборт не сможет отнять его у меня. Этот секрет потопил любовь, она от него прогнила. Мне вдруг захотелось умереть. Однако я вернулась домой. На улице был восхитительный закат, но предназначен он был кому-то другому.

* * *

Да нет же, он посмотрел на тебя! Не-е-е-т! Ты думаешь? Уверена в этом! О нет, это не может быть правдой, как ты думаешь, что это означает? Ох уж эти девчачьи разговоры! Всё о мальчишках да о мальчишках. Они заменили тему о непостоянной дружбе из началки: ты моя лучшая подружка, а ты больше не моя лучшая подружка!

С недавних пор я часто общаюсь с Филлис Чэтфилд. Разговоры на пустые темы утешают меня. Мальчики безжалостны, их глаза не видят, а уши не слышат красоту. Некоторое время назад я представила Филлис Джорджу Грину, с которым хорошо знакома, так как мы вместе ходим на уроки английского. Оценки у него всегда чуть ниже моих. Скажем, что он второй в классе по успеваемости. А это значит, что он не идиот, и страшным его не назовешь. Я думала, что ему понравится Филлис, она-то от него без ума. Филлис умна & весела & начитана & немного пухленькая, но симпатичная & не сноб, как эта хвастливая Розалин Кован. Той достаточно быть красивой, к другому она не стремится.

Ну, значит, организовываю я посиделки у Филлис, якобы делать домашку. Когда Джордж Грин приходит, мы вместе поднимаемся в комнату к Филлис. Через какое-то время я оставляю их наедине, вроде как мне нужно домой, отчим позвал. А сама иду гулять, погрузившись в мысли о том, чем они там займутся вдвоем, и молюсь, чтобы все получилось. Они очень подходят друг другу.

Филлис в необычайном возбуждении: ей так страшно! Надеюсь, она сможет выдавить из себя хоть слово.

На следующий день на перемене я отвожу Джорджа Грина в сторонку и спрашиваю, что он думает о Филлис. Только честно. Он ответил: «Честно, она классная! Она действительно хорошая, твоя подружка! Но, не знаю, чересчур умная и немного нервная, кажется. В общем, что-то с ней не то, но она умна и все такое, не в этом дело…»

Ему она не нужна. Не сработало.

Всегда так, и это приводит меня в бешенство. Если только девочка не очень красива, не такая, как Розалин Кован, она не нравится парням, ну мальчикам нашего возраста. Они будут считать ее «слишком умной», «нервной» и тому подобное, а она ведь замечательная девчонка. Они предпочтут красивую идиотку, по которой у всей школы текут слюни, пусть и не посмеют себе в этом признаться. Это возраст лжи и суждений по внешности – безжалостный возраст. Кошмарный и жестокий возраст. Я вне себя, потому что в самом конце у нас не останется ничего, кроме любви. Все остальное исчезнет, в том числе и красота Розалин. Я говорю о настоящей любви, как та, что была между Стэном и мной. Даже если между нами все кончено, ничто не изменит того, что она была. Никогда.