Дневник Л. (1947–1952)

Грязные лицемеры. Как же мне стыдно! За себя стыдно. Я просто хотела любви!

Мне грустно. Кажется, я все-таки чуточку влюблена в Гордона. Влюбилась, чтобы развеять грусть. Но я сама виновата. Слишком быстро я повзрослела. Мне нет места среди сверстников. Я стараюсь, болтаю и смеюсь вместе со всеми остальными, но, в конечном итоге, ничего у меня не выходит, нужно это признать. Чересчур накрашенная, недостаточно накрашенная, юбка то слишком короткая, то слишком длинная, то слишком стараюсь, то не в полной мере… у меня все всегда невпопад. Обязательно найдется кто-нибудь, кто посмеется или раскритикует. Что бы я ни делала. Если копнуть, лишь с Гумом я могу быть самой собой. Только он меня понимает и принимает, даже если, может, он виноват в том, что я такая.

О, как же я ненавижу этот город! Этот маленький, мелочный, непонятный город. Моя жизнь со Стэном кажется теперь такой далекой. Я тоскую тут без мечты и без желаний. Без малейшей идеи о том, что я буду делать, кем я стану, без друзей, без любви. Я как те испорченные персики, которые мы собрали перед тем, как расположиться на пикник, и которые я только что выбросила в реку. Эти фрукты испортились, еще не созрев. Их унесло течением, а они не знают ни откуда они, ни куда направляются.

* * *

Шкафчик с моим именем. Этим утром почти все девочки из моего класса, да и другие, с которыми я плохо знакома, подготовили для меня сюрприз. Они добились от дирекции, чтобы мне наконец-то выделили собственный шкафчик. Один из тех закрытых шкафчиков, которыми почему-то никто не пользовался. Девочки дожидались в вестибюле школы. Я была вся мокрая, когда пришла. По пути я попала под неожиданный, но сильный апрельский дождь, будто душ приняла. Теперь же через застекленные отверстия, выходящие в сад, солнце снова заполнило длиннющий коридор, вдоль которого расположены классы и угол со шкафчиками. Надо сказать, что с тех пор, как я оказалась в этой школе, не перестаю жаловаться: мне приходится делить шкафчик с Салли Хейс. А у нее там свалка из вещей, туфель, старых бумажек и папок. Места мне катастрофически не хватало, и поддержка со стороны девочек была несказанно милой. Хоть я давно уже перестала просить кого-либо о чем бы то ни было.

Я двигаюсь по холлу очень медленно… Они улыбаются, как будто устроили вечеринку-сюрприз в честь дня рождения. Я еще не просохла после дождя, волосы тоненькими змейками липнут к моему лицу, по спине стекают капли. На меня, должно быть, страшно смотреть, но девочки улыбаются. Салли указывает мне на шкафчик: в маленький пластиковый прямоугольник над замком вставлена бумажка с моим именем – Долорес Гейз. Она протягивает мне ключ, и тут до меня доходит. Я говорю: «Спасибо! Какое счастье!» Сжимаю ключик в руке и придвигаюсь было к замку, но звенит звонок, и все бегут на урок. Выстрел из ружья распугал кучку воробьев. Все утро, на уроках математики и истории, я разглядываю свой ключик. Маленький и блестящий, он сверкает у меня на ладони. Значит, они все же меня любят. Это мелочь. Это знак, не так ли? Знак, что я теперь своя?

В полдень я выхожу из класса. Все толкаются. Все в холле тут как тут. Я торжественно вытаскиваю из сумки драгоценный ключ. Мы улыбаемся друг другу. Мои волосы уже высохли, вода осталась только в обуви. Меж пальцев ног остатки жидкости издают глупые звуки, но меня это не раздражает, мне даже смешно. Я счастлива. Приближаюсь к дверце, поворачиваю ключ в замке и открываю шкафчик. С внутренней стороны дверцы большими синими буквами выведено:

ШЛЮХА

Когда я обернулась, вокруг все опустело, лишь какие-то смешки отдаленно доносились сквозь штору солнечных лучей, заполнявших коридор. Шлюха, это ведь мое имя, не так ли? Мое настоящее имя?

* * *

Я бегаю, танцую, плаваю, жму на педали до боли в мышцах. Я хочу чувствовать их, чувствовать, как под мышками, по спине, по бедрам течет пот… Я теперь совсем одна. Только Филлис продолжает разговаривать со мной время от времени. Она звонит мне домой, но ей тоже страшно, и я чувствую, что она отдаляется.

Как бы хотелось скинуть где-нибудь это тело и улететь далеко отсюда, полетать над Мексикой, например, над пляжами и холмами.

Возвращаясь домой на велосипеде, я кручу педали и кричу, вглядываясь в небо. Я поднимаю взгляд, пристально рассматриваю звезды и выкрикиваю что попало – слова, услышанные за день: Гималаи, асимптота, Ной, проститутка, родина, верность… Я бегу, танцую, играю и кляну Бога.

III. Клэр (апрель 1949 – октябрь 1950)

С тех пор как Клэр Куильти появился в нашей школе, он странно поглядывает на меня во время репетиций. Я знаю, чего он хочет, и, может быть, он даже это получит, хоть меня от него и воротит.