Дневник Л. (1947–1952)

Они не слушают, что он хочет сказать. Все, что их интересует, – это выдуманный чаплиновский коммунизм. Я вспоминаю Маленького бродягу с большим сердцем, которого выгоняли отовсюду, куда бы он ни пришел, но он возвращался & колошматил злодеев по головам & убегал & уворачивался & проскальзывал & не переставал смеяться. Он самый великий актер, самая яркая звезда кино во всей Америке. А теперь его бросают на растерзание собакам. О, как, мне кажется, мы похожи с Маленьким бродягой, заставляющим всех смеяться и плакать. Его бьют – и он дубасит в ответ, пытается сбежать, украв кусок хлеба, чтобы выжить. Он никому не нужен, и злодеи постоянно преследуют его.

Чтобы больше не слышать радио, я поднялась к себе в комнату. Мне слишком больно. Я плачу в тишине от обиды за Чаплина. Может быть, я тоже коммунистка.

Осторожно, злые собаки!

* * *

Ну вот и всё! Не успела я зайти, как он набросился на меня. Без разговоров о Флобере и Достоевском, как с Гумми, без церемоний. Клэр К. открыл дверь и потянул меня к себе на кухню, отодвинул мои трусы и взял меня, прижимая к холодильнику, а потом снова на полу. У меня теперь синяки на коленях и на пояснице.

Мы поговорили лишь позже. Он хотел знать все обо мне и Гумми, и я все ему выложила. Он требовал детали. Казалось, его возбуждает, что отчим трахает меня с утра до вечера. Не знаю почему, но я посмеялась над маниями Гумми вместе с ним. Над его тихим хрипом, когда он кончит, над тем, как он помешан на овощах и на грязных трусах, или над его дурацкими фантазиями, когда он просит меня не снимать мои школьные носки или юбки. Клэра это сильно развеселило, и я продолжала рассказывать. Он спросил: «А ты уже делала это с подружкой? Я хочу сказать, с отчимом и подружкой?» Тогда я рассказала ему, как иногда во время путешествия Гум припарковывался у входа в какую-нибудь школу и просил меня потрогать его штуку (да, именно так он его называет, его огромная штука! ха-ха-ха), пока из машины он смотрит на девочек, выходящих с уроков. А потом я выдумала историю про себя и девочку из летнего лагеря, якобы это произошло до приезда Гума. Он требовал больше подробностей, вот я и поступила точно так же, как с Гумом: взбудоражила его, описывая мою маленькую мокрую вагину и залезающие туда пальцы рыженькой красотки (я знаю, их всегда возбуждают рыженькие, особенно с молочного цвета кожей и маленькими заостренными грудями). После он оттрахал меня еще раз на диване. Он успел вытащить свой член из меня как раз вовремя, но все-таки замарал диван, однако его, по всей видимости, это ничуть не заботило. Он смахнул эту гадость рукой и вытерся о подлокотник. Кажется, ему плевать на все, он считает себя выше закона и морали. Он же Маэстро!

Фу-у-у. Здесь вообще все грязное.

Зайдя в ванную сполоснуть лицо, я увидела белье и носки Клэра К. Отвратительно! Чего на них только не было: перхоть, мертвая кожа, грязь, и наверняка они воняют. Его зубная щетка с погнувшимися щетинками, расческа с неубранными волосами и запачканное чем-то полотенце – вот она, оборотная сторона обожествляемого всеми Маэстро. И все это мне одной!

Меня чуть не стошнило, и я вышла. Но это не значит, что я ненавижу его.

Странным образом, я сразу же почувствовала себя хорошо с Клэром. Я хочу сказать, лучше, чем с Гордоном и с остальными людьми из этого дурацкого городишка, где я вынуждена была играть со всеми не свою роль. С этим же типом все было предельно ясно – я им манипулировала, он мной манипулировал. Он живет в знакомом мне мире, правила которого я знаю наизусть, в отличие от правил в Бердсли. А потом он начал изображать из себя талантливого и занятого драматурга, стал рассказывать мне о Голливуде. Он должен был ехать туда, писать сценарий для одной из крупных киностудий. Его поселят в гостинице Bel Air, предоставят машину с шофером. Он расписывал мне отель с бассейном, коктейли, рестораны и их знаменитых завсегдатаев, с которыми он знаком. Даже упомянул нескольких, смеясь и говоря, что, конечно же, сейчас специально забрасывает меня именами знаменитостей. Прием такой. Бетт Дейвис, Лана Тёрнер, Лорен Бэккол, Ричард Уидмарк (ты ведь даже не знаешь, кто это, так?)… Но я тоже вижу его насквозь. Я прекрасно понимаю, что этот старикашка пойдет на что угодно, чтобы еще разок переспать со мной. Я не буду унижаться перед ним, как моя мать. О, мама, надеюсь, что ты меня не видишь! Что ты там, наверху, покоишься с миром и ничего не видишь с корабля Христа!