Машин почти не было. Стоял я долго. Тщетно пытался прикурить на ветру сигарету. Наконец остановил частника, подъехал к "Детскому миру", где у дворника ночью всегда можно было купить бутылку водки, и поехал к Марику.
У Марика, у родителей
Жил я больше у Срибного, иногда ночевал у родителей. Марик постоянно уезжал в командировки. Завод подсобил, и он получил двухкомнатную квартиру. Саша чаще ночевал у него. К маме идти не хотел.
Как-то мы с Виталиком приехали к Марику.
- Папа, - задал Саша вопрос Марику, - кто Виталик по национальности?
- Укрей, - тут же ответил он.
- Евраинец, - подхватил я.
Дома своим сказал, что разошлись, не объясняя причин. Мама безнадежно махнула рукой. Папа и Лёня промолчали.
Цвела сирень. Пришел теплый май, а с ним и праздничные концерты. Колхозные ребята уже могли играть на концертах. Председатель был этому весьма рад. Мы тоже. В оркестре таксопарка играли все бывшие профессионалы. Пели Натан и диспетчер Люся.
На "скорой помощи" было легче всего. Как всегда, в красном уголке Слава и Люда спели по отдельности и вместе. Люда делала вид, что не помнит похода в ресторан. Я тоже "ничего не помнил".
"Турист" гудел! В моем песенном репертуаре было две песни, которые помогали, скажем так, знакомиться с женщинами: "Мужская верность" и "Жена чужая". Кабан со Славиком, переглядываясь, говорили: Эдик кого-то "замораживает". Оба они тем не менее любили эту охоту не менее меня. Вацек, Кот и Шарифов были верными, непьющими, моногамными мужьями.
После того как жена собралась выйти замуж, я совсем озверел. Удавом смотрел на всех приглянувшихся мне женщин. Ласковым неандертальцем бросался на тех, кто мне понравился. Тело - все, что нужно было! Чаще всего был с каждой из женщин не больше чем один раз. С приятной в общении мог встретиться два, а то и три раза. Если после оргазма хочется и есть о чем с женщиной поговорить - это любовь! И все-таки так как женщины все разные, то и познавая их - познаешь себя. И чем лучше хочешь понять себя, тем большее их количество. Есть разочарованные мужчины, ищущие свой невозможный идеал. Я лишь искал забаву, плотских утех, забыться и не думать о той. Кроме того, я вывел для себя закономерность: чем легкомысленней женщина, тем веселее с ней.
Раз в неделю Кабан, Натан, Кастро и я покупали копченую скумбрию, "Львовское пиво" и уходили на полдня в сауну париться. Иногда ездили вместе на рыбалку. Славик Дымонт - холостой, молодой, красивый и неглупый парень, моложе меня на десять лет. Пару лет назад после первого опыта он набирал скорость семимильными шагами. Рядом с ним всегда крутились хорошенькие девчата. У Кабана-Приапа женщины иногда падали на колени и неистово кричали: "Хочу быть твоей рабыней!"
Сегодня встречаюсь с молодой и веселой чужой женой Томой. Мое отношение к себе как к холостому с каждым днем все больше и больше приводило меня в приятный трепет. Ведь почти с пеленок женат был!
Байки лабухов
Погода располагала. Прифрантившись, надев свою любимую шляпу, я шагал к "Аппендициту". Навстречу шел профессор Львовской консерватории Н. Колесса, приподнявший в приветствии шляпу, я ответил тем же. Львовская интеллигенция.
Лабухи подтягивались к часу дня. Конец мая. Тусуясь группками, мы грелись в лучах солнышка у дверей в кафе. Кто-то предложил выпить за упокой души лабуха Н., недавно похороненного. Они вместе со своей любовницей задохнулись, заснув в гараже в "Москвиче", оставив работающим мотор. Помянули. Выпив по коньячку, тут же кто-то выдал анекдот про любовников.
- Слышали, недавно где-то на Филиппинах сдался последний солдат японской императорской армии. И это после двадцати девяти лет после окончания войны! - сообщил один из лабухов.
- А шо там япошки, - подхватил следующий, - вот совсем недавно мне рассказывал один мой родич, который живет в Закарпатье. Поздно вечером к председателю колхоза, работавшему в своем кабинете при свете настольной лампы, постучали в дверь. "Заходите", - сказал председатель. В кабинет зашел заросший, бородатый, грязный мужик ростом под потолок, увешанный гранатами, со "Шмайсером" за плечом, и сказал: "Я прыйшов здаватысь!" Председатель, конечно, чуть не обверзался! - Окинув нас победным взглядом, рассказчик продолжил: - Это был старый бандеровец, которого все эти годы прятал брат в погребе под домом. Брат помер, кормить некому, и мужик пришел сдаваться! - гордо закончил он.
Поступило предложение: "За это можно выпить". Я не понял за что: за то, что сдался, или за то, что просидел почти тридцать лет в погребе?
- А знаете, что вчера было? - вступил Рубинчик. - Жорка В. так укирялся, что своими руками разбил свой саксофон о тротуар!
- Так как он играл, то мог бы сделать это уже давно, - вставил подошедший Натан.