Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)

Тупо уставился на клочки. В сердце закрался неприятный холодок. Тряхнув головой, я вышел из оцепенения, глаза сфокусировались на клочочках письма. Предстоит нелегкая задачка - собрать эту загадку, этот секрет и узнать приговор! Окуная спички в клей, я смазывал те кусочки, что уже сложились в предложения. Увлекся работой, руки не дрожали. Хорошо, что письмо написано на одном листке и не очень длинное. В казарме тихо. Иногда во сне покашливали солдаты. Я вспотел от напряжения и от нехватки воздуха в каптерке. Пять утра - в шесть на вышку.

Письмо было адресовано не ей - это она писала Игорю Дранику! Решила не посылать и порвала. Если бы лейтенант не отпустил домой, то кто-нибудь спустил бы воду и все пошло бы по-другому!

Жена писала, что он стал к ней равнодушен, стал реже ее видеть, ей скучно без него и плохо.

Меня пробила дрожь. Начали подрагивать руки. Сердце сжалось. "Не может быть! Ира, моя Ира была с другим?! Они наверняка целовались! Он ее ласкал! Она его ласкала и отдалась ему - этому уроду! Нет, нет, не может быть! Не может! А ведь он мой хороший товарищ! Что делать?! Как жить?!"

Сержант заорал:

- Подъе-е-ем!

Глубоко вздохнув, я быстро все спрятал в чехол баяна. В шесть заступил на пост. Закурил. Потом вторую, за ней третью. Меня подташнивало, то ли от усталости, то ли от сигарет, а может, и нервишки разыгрались. Соорудил себе стульчик из автомата. Сел. Внезапно накатила глухая тоска и стало познабливать.

Я обвел взглядом серую, несчастную, грязную зону. Дышать стало тяжело. Стал ходить по вышке. Восемь шагов. По два шага у каждой из сторон. Походил минут десять, делая глубокие вдохи и выдохи. Как будто полегчало. Воображение подкидывало картины их объятий, поцелуев и всего остального. Разболелась голова. Мне еще три часа стоять - быстрей бы обнять подушку! Нужно успокоиться. Опять сел на автомат. "Как же мне теперь жить? Я так не могу, не хочу! Мне так больно! Как она могла?! Моя Ира, как ты могла?! Я не хочу жить!" Я встал и внимательно, как будто видел впервые, посмотрел на автомат.

Ну что же, это выход! Будет быстро и не больно. Приоткрыл рот. Вставил дуло. Холодный метал коснулся зубов. В мозгу прокручивалась картина моих похорон. Ира идет за гробом, громко плачет и кричит: "Я во всем виновата! Я! Я!" Идет вдоль выстроенных в шеренгу моих и ее родственников, друзей и знакомых. Каждый карающим перстом тычет в нее... Она медленно растворяется в белом мареве...

Мокрый туман застлал глаза. Капнуло на дуло автомата. И вдруг где-то глубоко во мне шевельнулась и стала постепенно разрастаться ярость: "Почему я должен убивать себя?! Убью их! Обоих! Убью, отсижу, а их не будет! Визуально, что такое зона, уже имею понятие. Надо обдумать варианты отмщения".

Вытащил дуло изо рта. Закурил. В груди давило. Сделав несколько глубоких вздохов, я достал из штанины припрятанную "Selga". Пробежали четыре несчастных часа. В караульной ребята укладывались поспать на три часа и пятьдесят пять минут. Я бросил свой полушубок на кровать, рядом поставил автомат и стал разуваться.

- Эй ты, салага! Да, да, ты! - указывая указательным пальцем в моем направлении, рявкнул "старик" родом из Восточной Украины.

- Ты это мне?! - я поднялся, понимая, к чему это.

Недавно один молодой "принимал присягу". Били его по голой заднице длинной железной лопаткой для переворачивания котлет. До крови.

- Да, салага! Ты! Снимай штаны! - с угрозой двинулся ко мне солдат.

Не самый удачный момент для принятия мною присяги.

Сделав шаг к автомату, я с угрюмым предупреждением произнес:

- Если ты, сука, е... твой рот, подойдешь! Убью!

Боюсь, что в эту ночь - убил бы. К счастью, кто-то из ребят сказал:

- Да х... с ним! Оставь его, дай поспать!

Внутренняя дрожь не давала заснуть. Слушал разговоры солдат.

- Слыхали, ребята, один зек прибил свой х... большим гвоздем к табуретке? - сказал кто-то.

- Шо он, дурной?!

- Да не-е, хочет попасть в больницу отдохнуть.

- Тут один, - начал кто-то, - по этой же причине полгода тому сожрал кровать!

- Да шо ты гонишь, - раздался голос, - как можно сожрать кровать?

- Очень просто. Он разобрал сетку, на которой лежит матрас, на мелкие части и проглотил.

- Шо кровать, - подхватил следующий, - тут один отрезал от бушлата железные пуговицы и пришил их себе на голую грудь, в два ряда.

Под эти разговоры я забылся сном.

Весь март я не ходил домой. Ира тоже не приходила. Иногда вечерами играл на баяне. Ребята пели. Особенно старался Иван, огромный детина под два метра ростом. Не Иван, а полтора Ивана. Служил он помощником поварихи. Небольшой пристройкой к казарме прилепилась кухня и столовая. Там он и находился целый день. Поговаривали, что спит с поварихой, женщиной лет этак под пятьдесят пять, а то и больше. Вылитая Баба Яга. Добродушный, флегматичный, как, впрочем, многие крупные люди, Иван усаживался рядом.

- Ну шо, Эдуард, давай "Ничь яка мисячна".

Орал он громко, нечисто и был очень доволен собой.