Рота змеей растянулась метров на сто. Капитан разворачивал всю роту назад, к последнему бегущему, и снова вперед. Ребята злились на отстававших. Я бежал не в самом конце, за мной было еще человек десять. Бежать становилось все труднее. Меня подстегивала накопившаяся злость: за то, что выгнали из оркестра, за то, что крыша поехала, за то, что происходило дома, и вообще за все! Наконец Глинна Навария. Капитан дал десять минут на отдых. Все повалились на землю. Десять минут пролетели, и рота побежала назад. Я опять бежал почти в конце, но, видимо, пришло второе дыхание, и я держал свою позицию, только автомат бил по спине да скатка по шее. Змея бегущих растянулась уже метров на двести, но Тумаш больше роту не заворачивал. До финиша оставалось километра два, как Васылько, маленького роста, тщедушный парнишка, бежавший за мной, начал отставать.
- Я бильше не можу, бильше не можу! - почти плакал он.
- Васылько, трошки зосталось.
Я уже знал, что добегу.
- Ни, не можу, не можу!
Он стал отставать. Слезы, смешавшись с соплями, размазались по лицу.
Жаль стало Васыля.
- Давай мне свой автомат!
- Правда?
- Давай, давай!
Я надел его автомат на себя. Капитан оглянулся, но промолчал. Оставалось еще с километр, когда Васыль, бежавший теперь рядом со мной, опять начал отставать.
- Все, не можу бильше! Не можу! Я зараз лягу.
- Васыль, мало зосталось. Ще трошки!
Не знаю почему, но мне очень захотелось, чтобы он добежал. Я снял свой ремень. Зацепил пряжку за крючок. Получилось большое кольцо.
- Трымайся!
Протянул ему кольцо, и так - я тянул его за собой - мы медленно, самыми последними - добежали! Тумаш все видел и снова промолчал.
Воскресенье. Лето. Тепло. Обнажившись по пояс, гоняем в футбол. К службе в роте я пообвык. Одно было не очень приятно: часто после похода в солдатскую баню подхватывал лапчатую вошь (мандавошек). Раз в неделю по субботам тем, кто не провинился, капитан Тумаш давал увольнительную до десяти вечера, что было очень кстати. Ира брила мне причинное место и мазала серо-ртутной мазью.
Служил с нами старший сержант, молдаванин Думитру. Солдаты не любили его - он лепил наряды вне очереди. Как-то ребята решили его проучить. В роте всегда можно было найти несколько ребят, носителей этих отвратительных насекомых. Каждый, у кого они были, наковырял в бумажку сколько мог, после чего ссыпали все на один кусок бумаги. Тот, кто вызвался привести приговор в исполнение, после отбоя, выждав, когда сержант заснет, приподнимал одеяло... и высыпал содержимое бумажки на него. Надо добавить, Думитру был очень волосат. Через два дня бедняга неистово чесался - солдатам в кайф!
У меня с ним проблем не было. Он играл на аккордеоне пальцами-сардельками много румынской музыки, и довольно неплохо. Нот не знал, но ему и не надо было, так как больше он ничего не играл и не хотел играть. На праздничных концертах мы с ним играли дуэтом молдавскую и румынскую музыку.
Железный Командир
Была пятница. Конец рабочего дня. Капитан Тумаш задержался в своем маленьком кабинете. До тех пор, пока он не покидал пределы части, вся рота чувствовала себя неуютно. Наконец, когда уже появились первые звезды, он вышел с портфелем под мышкой. Зашел в красный уголок, где мы с Думитру музицировали. Подошел ко мне и, кивнув в сторону дверей, бросил:
- Иди за мной!
Я пошел за ним. Он - в сторону проходной. Я за ним. Подошли к проходной - я остановился.
- Чего стал? - оглянулся Тумаш. - Следуй за мной! - Бросил караульному: - Он со мной.
Вышли на улицу. Идем рядом. Не могу понять, что происходит?
- Слышал я, ты парень горячий, - начал капитан.
Я понял, о чем он.
- Не следовало мне это делать... Но сынишка был в тяжелом состоянии... да и поднакопилось... Крыша и поехала.
Идем, молчим.
- Ты где живешь? - спросил капитан.
Сказал где.
- Идем, провожу!
Я обрадовался. Возможности убегать в самоволку, как при оркестре, в роте обеспечения не было, я и не мечтал о том, что сегодня попаду домой. Мы не сели на трамвай - пошли пешком. Капитан молча нес свой портфель.
- А ты молодец! - произнес, слегка усмехнувшись, Тумаш.
"Неужели все-таки о том, что крыша поехала?"
Не хотелось бы мне возвращаться к тому тяжелому для меня моменту - моменту, когда мне вдруг стало все равно, что будет со мной. К моменту безрассудной ярости. Случилось это не так давно и было еще свежо.
Прошли еще немного.
- Я думал, музыкант... не добежит... А ты вон каков оказался... Товарищу помог... оба добежали, - произнес капитан, кинув на меня взгляд.
Я молчал. Вспоминал, что были моменты, когда хотелось упасть на траву вместе с Васылькой, и будь что будет. Знал бы он, сколько злости и нерва было во мне в тот день. Злость, помогавшая не упасть и даже поддержать другого. Вспомнил, как на обратном пути открылось второе дыхание, и захотел, и помог Васыльку. Горд был собой. Приятное потом было чувство.
Продолжаем шагать. Вот уже Главпочта и "Цитадель".
- Зайдем сюда, - показал капитан на вход в "Цитадель", тот же вход, куда я с Драником заходил и где отомстил за свою боль.