Дневник метаморфа

Я не сразу узнал Паркинсона. В нём не осталось ровным счётом ничего человеческого, зверь зверем. Огромным он мне показался с земли, косматым, со слипшимися колтунами в шерсти, очень грязным, с огромной же, вытянутой башкой и длинной мордой. Он повернулся и облизнул окровавленную пасть, глядя прямо на меня жёлтыми глазами, тогда только я и понял, кто передо мной, и ужаснулся делу рук своих. Затем в нос шибануло тяжким духом падали и дерьма. Натурального дерьма: Макс жрал и гадил одновременно. А жрал он голову и живот чувака, на распяленных ногах которого подрагивали в такт его рывкам ботинки рейнджера. Чуть поодаль валялось оружие.

Меня вывернуло слюной и желчью, я подавился каплей рвоты и закашлялся.

Тем временем Макс высрался, дёрнул хвостом, и на трёх ногах пошел ко мне, подобно тому, как ходят гориллы, в одной, передней лапе, сжимая полувыеденную черепушку несчастного рейнджера. Это я тогда ещё других не видел тел.

Дорогой дневник, в тот миг я попрощался с жизнью и единственное, о чём думал — хоть бы он убил быстро, не игрался. Но Паркинсон только ткнул мне в морду оторванной этой, расколотой головой.

— П… — сказал он.

— Максим, ты что? — залепетал я, извиваясь как гусеница в попытке отползти. — Это же я, Макс!

Паркинсон напрягся, морда его исказилась, и он повторил:

— П-поешь!

Я откатился на два оборота, подальше от окровавленной черепушки и от него, но Макс снова настойчиво приблизился, он пытался коммуницировать.

— Легче, — пояснил он, — будет.

— Нет! Не будет! — возразил я как мог твёрдо.

Точно так же твёрдо и бессмысленно, как тогда, в лаборатории, когда пытался помешать ему превратиться в чудовище, которое сейчас лицезрел. Макс словно вспомнил о том же и моментально взъярился, поднялся на задние лапы и рыкнул, занося передние для удара.

Тенго выпрыгнула из-за насоса, видно, пряталась там, и загородила меня собой. Лапы расставила, шерсть дыбом, хвост трубой, даже больше казаться стала, и закричала:

— Не смей!!! Он с яйцами!!!

Но Макс словно потерял способность понимать, соображалка в край потухла, он снова рявкнул и распялил пасть. Клянусь, дорогой дневник, я видел клочья плоти, застрявшие в его зубах и комочки мозга на дёснах. Жрущая и срущая бездонная бочка собиралась убить нас обоих.

— Беги, я труп! — кажется, крикнул.

Но Тенго вместо этого сжала лапки, вся напряглись и распушилась ещё больше, мне даже показалось, что в густом её меху пробегают крохотные искры. И Паркинсон дёрнулся. Взвизгнул, как собака, которой наступили на хвост, и отпрянул. Тенго открыла глаза.

— Уходи, Больной Братец, — сказала она. — Еды больше нет.

— Нет. Еды?

— Нет, — подтвердила Тенго. — В лесу еда. До-фа-мин.

— В лесу, — повторил Макс.

Он опустился на четыре лапы и потрусил прочь. С грохотом ударил в ксенорешетку плечом и выскочил со двора биостанции. На опушке росла секвойя с длинной хвойной лианой. Под секвойей Макс по-собачьи покрутился, устраиваясь, снова высрался, и в два прыжка скрылся в гиблом лесу.

— Развяжи меня скорее, — попросил я.

Тенго стала рвать зубами и разматывать лапами пищевую плёнку. А потом мы ушли, куда глаза глядят. Вернее туда, куда вела милую её «волна».

Глава 15. Охотник

Ночью кого-то из лесных обитателей долбануло периметром, судя по рёву — ксенобыка. Звуки, раздавшиеся затем, сказали Шульге, что оглушённую скотину нашёл саблезуб. Не успел тот окончить поздний ужин, как и сам стал ранним завтраком для некой твари, ещё более яростной и злой. Внештатный пожаловал? Алексей уповал, что тот угодит в одну из ловушек. До самого рассвета вокруг периметра ревела, рычала и плакала хищная ночь. Никто в лагере не спал — слушали кровавую рапсодию гиблого леса. Лишь на рассвете шум стих, а Шульга ненадолго забылся.

Утром первым делом обошел ловушки и старые добрые стальные капканы. Сопровождал его Павлик, единственный из всей компании, кто официально носил огнестрел, и Сан Саныч с царь-приблудой на спине. Вохровцев оставили собираться. После того, как группа побывала на биостанции, Шульга начал расставлять не выборочно, а все до единой ловушки, бывшие в наличии. Также перестал выключать царь-приблуду, чему не раз уже порадовался, как и сейчас, потому что туша саблезуба оказалась обезглавленной и рядом лежала куча дерьма.

Одна ловушка стояла пустая и нетронутая, словно сотрудничек был в курсе дел и умел обходить сетевые мины, вторую попусту испортил годовалый ксеноволк, которого удавило паучьей сетью — не на этот вес сеть была рассчитана. А вот в капкане лежала нога. Просто нога, без остальной туши, задняя правая лапа, грубо отгрызенная. Очень специфическая, с острейшими, твердейшими когтями. Шульга не мог сказать, какому хищнику она принадлежит, но жопой чуял — нога майорского внештатного сотрудника.

Все молча встали вокруг. Шульга почесал густую кудрявую бороду, которой зарос в считанные дни, отчего стал похож на истрёпанного жизнью Будулая. Плевать.