Дневник метаморфа

— Тенго стала искрителем, которых больше нет, — сказал я. — Наши дети родились с зубами и, возможно, собственной искрой. Ваш народ ослабел и выродился, ему нужны новые и сильные, сдобренные прионами гены — её и мои.

— У-уже лучше, — малыш сонно улыбнулся. — Только фишка в том, что Хранители Крови и без помощи Николая породят новых искрителей и шаманов в случае потребности. Они всегда так делают — усиливают нужные стороны, ослабляют бесполезные. Адаптируют, чтобы выжил весь народ. Сейчас искрителей мало лишь потому, что дакнусы живут сыто и в безопасности, а редкий ящер просто регулирует популяцию. Нет, не годится. Последняя попытка.

Его глазки медленно закрылись, кажется, он не лгал, и в самом деле собирался задремать.

— Я принесу тебе пломбир! — завопил в отчаянии я. — Эскимо, фисташковое мороженое, ванильное, клубничное, с кусочками ананаса и со вкусом дыни! Да целый холодильник мороженого притащу!

— А вот это совсем дру-угой разговор! — первошаман сразу оживился и встал на все четыре лапки. — Хранители, как же ты глу-уп, я уже ду-умал, не догадаешься.

И он снова запел, дорогой дневник. Теперь совсем другую песню — в ней не слышалось звуков моря. Эта песня звала, манила, обещала лучшую жизнь и лучший мир — царство божие здесь и сейчас. И была она такой сладкой, что я сам побежал бы на край света, чтоб попасть в дивное райское место, куда звал волшебный голос, только вот беда — физически лежал с расставленными ногами как овощ, не в силах пошевелиться. Тем временем малыш-первошаман зубами уцепился за свисающие из мошонки хвостики и вытащил обоих моих детей одним движением, без всякого сопротивления и боли. Словно кот, принёсший хозяину крыс, он положил мне на живот их тёплые короткошерстные тельца, и я автоматически прикрыл ладонью спящих крох, мягких и беззащитных, обманутых ложным обещанием рая на земле. Как никто другой я понимал, что рая не будет.

Первошаман зевнул во всю свою крохотную пасть и полез назад в шишку-колыбель. Ну уж нет, у меня осталось слишком много вопросов!

— Подожди, — взмолился я. — В чём целесообразность пломбира?!

— Не мешай, — вяло сказал шаман, закрывая глазки. — Сам поймёшь. И не забудь убраться за собою… Паркинсон… Баланс. Экосистемы…

Он затих и я молча ждал, пока удивительное существо в детском теле решит свои важные вопросы, чтоб добиться ответов на свои, не менее важные и по-прежнему нерешённые. Тишину цефалота нарушало только дыхание спящей Тенго да слабое шуршание губки, подобно живому пылесосу ползущей по стене.

— Шаман? — спросил я вскоре, поднимая голову. — Спишь?

Пленка срослась и сомкнулась над его головой. Шишка наполнилась жидкостью. Первошаман крепко спал, посасывая собственный палец и облизывая перепонку. Наверное ему снился пломбир.

Глава 26. Кролик

Когда нулевые точки ещё не отгремели в качестве сенсации: технический прорыв, иномирье — новый шанс человечества, мы не одни во вселенной? — у мелкого ещё Алексея был кролик… Именно после кролика батька впервые дал ему в руки ружьё по пьяни: «На-ка, поцвирок, подержи!», и Лёша взял с замиранием сердца под смех отца и встревоженный монолог матери, к которому ни он, ни отец не прислушивались.

Он помнил, каким тяжёлым и восхитительно опасным было это ружьё, как дивно оно пахло железом, маслом, удачей, настоящей мужской солидностью, которую даёт только огнестрел и ничего более. И как он, мелкий, держал внезапное чудо так крепко, словно от этого жизнь зависела. Именно тогда Алексей понял, что писюна для мужественности недостаточно, нужен ствол в руках. Мать всё стрекотала, как растревоженная котом сорока, но бабушка Лала, мамина мама, всегда открыто поддерживала зятя. Она восхитилась видом внука, поцокала языком и проговорила:

— Настоящий мужчина, те дел о дел бут бахт, зор ай састимос!

Мать сдалась и позволила ему покрасоваться.

Позже Шульга думал, что тот дивный день случился бы гораздо позже, если бы не было кролика. Кролик был изначальным, как Слово, которое Иисус. И так же, как Иисус, он принес себя в жертву во имя осознания человеческого главенства и высшего права высокоразвитого существа отнимать жизнь у прочих.

Пушок родился в земляной яме, где бабушка держала кролей, Лёша заприметил сразу крольчонка с большим черным пятном в виде ровного почти сердечка, одного из всего помёта. Таскал, как водится в сельских домах с хозяйством, бродил по двору в трусах и босиком, в одной руке Пушок, в другой — огурец, который Лёша ел сам и давал покушать другу. Хранитель всех секретов, молчаливый исповедник и товарищ по шалостям, ведь брата ему не досталось, а старшая сестра уже имела свои девичьи интересы и давно гнала со своей комнаты. Постепенно кролик вырос так, что и поднять его получалось с трудом, однако дружба продолжалась до того самого дня, в который его товарища стушили в сметане и съели.