Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

В «Правде» сегодня напечатаны письмо Ю. Ларина и последняя речь Ленина (на всероссийской конференции РКП). Оба во всю мочь стараются оправдать свою, собственно, измену коммунистической программе, которую пришлось сделать, а иначе дело швах! Положение советского правительства, как у того купца, который накануне «несостоятельности» мечется, бедный, и туда и сюда: торговлю и расширит, и сократит, и займет, и приказчиков сменит, и обвешает, и побожится зря, и сделку сделает с кем-нибудь на ушко, и похвалится, и пожалуется, и кредиторов позовет, и с адвокатами пошепчется, и к Троице съездит, и запьет, и жену побьет, и остепенится, и дочь насильно выдаст за какого-нибудь богатого урода, а дело нейдет: покупатели разбегаются, приказчики воруют, долги растут, ростовщики звереют, и наш Пуд Пудович «скрывается» или садится к Иверской «в долговую», а в его лавочке уже сидит новый хозяин, который похитрее, посчастливее, да и побогаче. Ларин старается уверить своих товарищей «слева», что новый экономический курс не «отступление», а «выпрямление». Декреты о продналоге и товарообмене, а также о допущении товарной промышленности и кооперации, по словам Ларина, «возвратят к той программе, которая у нас господствовала в период октябрьской революции и почти весь первый год большевицкой власти», и только, дескать, «под влиянием различных причин были сделаны затем отступления, наполнившие собой 1919 и 1920 гг.» (Ведь как врет, каналья! Смотри, что он же писал в те годы.) «Полной, — говорит, — национализации всякого промышленного производства мы не провозглашали» (?!). Из страдательного произведения этого экономиста выясняется, что будто бы он «предписывал открыть лавки, которые самочинно были захвачены местными властями», а затем: «Просто отказалась торговать, отказалась продолжать вести свои мелкопромышленные предприятия сама городская буржуазия. Законы остались, а лавки и мастерские пустели; владельцы не желали больше рисковать при большевиках своими средствами.» (Да они и впредь не будут «рисковать», дондеже министрами будут не «товарищи», а «граждане».) Дальше Ларин смело утверждает, что «в 1921 году, когда мещанство уверовало в прочность и крепость советской власти, теперь будут сколько угодно торговать и заводить мастерские — только разреши». (Черта с два! Будут торговать только на Сухаревке да на квартирах, без всякого, конечно, разрешения, получение которого накладывает на частную коммерцию лишь контроль да произвол Госвласти.) И вот еще что пишет Ларин: «По иронии судьбы, национализация всех предприятий более чем с пятью и десятью рабочими — предпринята была президиумом ВСНХ скорее всего по инерции, чем продуманно… Наше дело — национализировать лишь фабрики, заводы, горные промыслы, жел. дор., судоходство, — а не хватать монопольно каждую кустарную деревянную ложку, каждую лодку на реке, всякие цветочные магазины, лавки модных шляпок.» И вот «усвоив себе это, партия решительно вернулась (?!) к той программе, которая выставлена была октябрьской революцией и от которой произошло временное отступление, возникшее под влиянием войны и разорения, и затянувшееся под влиянием недостаточной зрелости в широких кругах понимания той мысли, которую т. Ленин выражает словами: «Правильной политикой пролетариата, осуществляющего свою диктатуру в мелкокрестьянской стране, является обмен хлеба на продукты промышленности, необходимые крестьянину.»

Ну да ладно: «выпрямляйтесь», а мы не отступим!

В речи Ленина есть такое откровение: «без капиталистической крупной фабрики, без высоко поставленной крупной промышленности не может быть речи о социализме вообще, и тем менее может быть речь о нем по отношению к стране крестьянской». Или это недоступно моему пониманию, или это же самое, только малограмотно и неглубокомысленно, развивал и я когда-то, удивляясь, зачем Маркс заварил эту кашу, когда она безболезненно готовилась уже Эдисоном и коммерсантами английской складки. Конечно, дальше идет речь об электрификации. И вот, хватаясь за нее, Ленин и оправдывает перед своими товарищами слева восстановление мелкой промышленности.

А насчет взимания налога Ленин признает уже, что он «добровольно не пройдет, без принуждения мы не обойдемся, взимание налога составит ряд стеснений для крестьянского хозяйства». И надо, значит, налог собрать побыстрее, чтобы «взыскатель налога недолго стоял над крестьянином…» Это — одна задача, а другая задача состоит в том, чтобы «в максимальных пределах свободу оборота для крестьянина осуществить, и поднятие мелкой промышленности тоже осуществить, и тому капитализму, который растет на почве мелкой собственности и мелкой торговли, некоторую свободу дать, и не бояться его, ибо он нам совершенно не страшен», И т. д., и т. д., а когда речь была кончена, хроникер отмечает коротко: «Аплодисменты». Почему же не «бурные», не «гром» их, и почему не было ни «восторженных оваций», ни «мощного пения интернационала»? Должно быть, не для одного Наполеона «меркнет» солнце.