Дневник Натальи

(Ты чувствуешь! А я чувствую, что тебе наплевать на меня, и ты рад-радешенек убежать и бросить меня здесь «не-про-консуль-тиро-ван-ную»! Но я тебя обманула. Ты не понял. Ни про приют, ни про детей — ты ничего не понял!)

Вслух же говорю:

— Не обращайте внимания, маэстро! У меня большая любовь. Вот так. А все остальное, конечно, шуточки.

— Неправда, — кричит он и вдруг грозит мне пальцем, как учитель арифметики (кто из нас с ума сошел?). — Ты меня обманываешь! Тебе нужен врач!

— Читателя, — пою я низким, сексуальным голосом и подхожу к нему, танцуя танго, — читателя! Советчика! Врача! На лестнице колючей разговора?

Он схватился за голову, бросил на стол свой проклятый конверт и выскочил. Наутек! Причем не к лифту, а по лестнице! Я перегнулась через перила и кричу (а у нас подьезд гулкий, как колодец, сталинская постройка):

— «Я влюблена, шептала снова Фелюше с горечью она! Сердечный друг, ты нездорова!»

Но тут за ним захлопнулась подъездная дверь. Я упала на диван, свалилась, словно меня заставили площадь вымыть! Голова гудит, как лес перед грозой.

Итак, хладнокровно: я ничего не выиграла, но ничего и не проиграла. Феликс не раскололся. Почему? Врал, врет и будет врать? Или он так спрятал все это от самого себя, что ему действительно кажется, будто ничего не было: ни сына, ни детского дома, ни обмана. Не было, и все!

Вообще я давно убедилась, что человек есть набор химических элементов. К сожалению, я не психиатр и не могу объяснить это с медицинской точки зрения. Все эти сложные движения души только кажутся плодами высшего происхождения. А на самом деле — химия, одна химия! И страхи, и страсти, а главное, объяснения, которые дают люди! Никакой одной-единственной правды нет и быть не может, всегда и во всем — минус объективность! Гениальный это был фильм — «Расемон», просто гениальный. Пять версий одного и того же события. Кто говорит правду? Где она? Лжем мы, все мы лжем! А я? И я лгу. Феликс, конечно, мерзавец, в аду будет гореть за моего ребенка, но в то, что он выдавил этот кошмар из памяти, перечеркнул, — в это я могу поверить. Химическая реакция.

Что это я так разболталась?

21 июня (11 часов вечера) . Я отпраздновала твой день рождения, сыночек мой. Двадцать пять лет. Отпраздновала. Папашу твоего в гости пригласила. Видишь, что вышло? Папаша у нас неудачный, не обижайся. Завтра пойду тебя искать. Сегодня напрасно прождала весь день, не вышло.

22 июня (3 часа утра) . Тебе двадцать пять лет, сыночек. У тебя кудрявые волосы, как у Феликса, но похож ты на меня. Плечики у тебя широкие, как у моего отца, и такая же, как у моего отца, косолапая походка. Ты краснеешь так же, как я, — не только от слов, но и просто от мыслей. Ты — моя копия, ребрышко мое, косточка. Потерпи, мальчик, потерпи, мама тебя найдет, мама все сделает, следующий твой день рождения мы проведем вместе, поедем на дачу, я ее вымою, позовем твоих друзей, я всего наготовлю, у нас будут деньги, я устроюсь на работу, так что о деньгах не беспокойся, мама все сделает, и напеку, и наварю, сыночек, ты понимаешь, им этого не надо, Нюра меня никогда ни о чем не попросит, чужая совсем, а с тобой у нас все будет иначе, я будут покупать тебе мороженое, выжимать морковный сок, у нас сломалась соковыжималка, купим новую, только ты подожди меня, подожди, не плачь, деточка моя…

22 июня (вечер). Провела весь день на кладбище, ее нет. Хотя она оставила знак — на могиле моих родителей стоит стакан, обыкновенный граненый стакан, пустой и чистый. Что она хотела этим сказать? Что скоро наступит праздник? Сын найдется? Но почему тогда стакан пустой? Налила бы туда хоть каплю чего-то: вина, чая. А то пустой стакан — это страшно. Я боюсь пустоты. Мой ад — пустота. Если Бог захочет наказать меня за грехи, он пошлет меня в ад. Но там — я это знаю — никакого огня, никаких сковородок. Одна пустота. НИЧЕГО нет.

26 июня. Я напрасно ждала ее на могиле несколько дней подряд. Она не приходит, хотя — мне кажется — вчера я видела ее на автобусной остановке. Она тоже заметила меня, подняла руку, остановила такси и уехала. Значит, она не хочет помочь мне, и надо добиваться всего самой. С чего же мне начать? Завтра поеду в роддом на Первомайскую, может быть, там сохранились какие-то бумаги.

27 июня. Сегодня утром ко мне в комнату вошла Нюра — никогда она не встает так рано! — и села напротив меня в кресло. Розовая, щеки горят. Ночи любви! Как бы не забеременела! Пусть, пусть, мне не до того!

— Мама, — говорит моя дочь. — У Яна есть друг, он очень хороший врач. И, между прочим, учился в Англии. Мы хотим пригласить его в гости. Ты согласишься с ним побеседовать?

— Я? — говорю я. — С чего бы это?

— Ну, — говорит она, а глаза становятся злые, как у волка, желтые (сейчас она мне покажет!), — мы думаем, что у тебя начинается депрессия…

— У меня? — ахаю. — Депрессия? Да ты что? Я отлично себя чувствую!

— Это неважно, — шипит она (вот-вот кинется и разорвет!). — Тебе нужно, слышишь? Тебе нужно поговорить с врачом!