Дневникъ паломника

Посл ужина хозяинъ провелъ насъ въ спальню, просторную комнату, со множествомъ ярко-раскрашенныхъ деревянныхъ изображеній благочестиваго, но нсколько мрачнаго характера, — собранныхъ здсь по всей вроятности для того, чтобы вызывать кошмары у нервныхъ людей.

— Пожалуйста, разбудите насъ во время, — сказалъ Б. хозяину. — Было бы очень непріятно проснуться въ четыре часа пополудни и убдиться, что прозвали представленіе, ради котораго пріхали сюда изъ Англіи.

— О, будьте покойны, — отвчалъ тотъ. — Вы и сами не проспите. Вс наши и вся деревня будетъ на ногахъ къ пяти часамъ, кром того здсь подъ окнами зададутъ концертъ, да и пушка на Кофел…

— Послушайте, — перебилъ я, — этого для меня мало. Не думайте, что меня разбудятъ крики подъ окнами, музыка, землетрясеніе, взрывы и тому подобныя вещи. Кто нибудь долженъ придти ко мн въ спальню, поднять меня, посадить на кровати и присмотрть, чтобы я не заснулъ опять на кровати или на полу. Вотъ какъ нужно меня будить. Не говорите же мн о шум, концертахъ, пушкахъ и прочемъ вздор. Я знаю, къ чему это приведетъ: я вернусь въ Англію, не увидавъ представленія. Меня нужно будить утромъ, а не убаюкивать.

Б. привелъ хозяину сущность моей рчи; тотъ засмялся и поклялся всми святыми, что самъ придетъ будить насъ, и такъ какъ онъ казался сильнымъ и ршительнымъ дтиной, то я положился на его общаніе, пожелалъ ему «покойной ночи» и поспшилъ снять сапоги прежде чмъ засну.

Вторникъ 27

Пріятное утро. — Что можно сказать о представленіи Страстей. — Лекція Б. — Неудобочитаемое описаніе Оберъ-Аммергау. — Преувеличенное описаніе его погоды. — Врядъ-ли врный очеркъ исторіи представленій. — Хорошее лицо. — Обрадованный школьникъ и его непросвщенные родственники.

Я лежалъ въ постели, или, врне сказать, сидлъ на зеленой сатиновой обшитой кружевомъ подушк, когда писалъ эти замтки. Такой же зеленый сатиновый обшитый кружевомъ тюфякъ лежалъ на полу подл моей кровати. Б. возсдалъ на тюфяк и курилъ трубку. Мы только что позавтракали — чмъ? ни за что не догадаетесь — кофе съ булками. Мы намрены пролежать въ кровати цлую недлю, во всякомъ случа до вечера. Дв англійскія леди занимаютъ спальню рядомъ съ нашей. Кажется он тоже ршились не выходить изъ нея цлый день.

Намъ слышно, какъ он ходятъ по комнат, и о чемъ-то бесдуютъ. Это продолжается уже добрыхъ три четверти часа. Повидимому он чмъ-то разстроены.

Здсь очень хорошо. Сегодня дается второе представленіе, для тхъ, кому не удалось попасть на первое. Къ намъ въ открытыя окна доносится мрное пніе хора. Ослабленные разстояніемъ, эти жалобные, рыдающіе звуки, смшиваясь съ боле рзкими нотами оркестра, навваютъ на насъ какую-то сладкую скорбь.

Мы видли представленіе вчера, а теперь бесдуемъ о немъ. Я объявляю Б., что не знаю, какъ приняться за отчетъ. Не знаю, что сказать объ этомъ представленіи.

Съ минуту онъ курилъ молча, потомъ, вынувъ трубку изо рта, спрашиваетъ:

— Да какая надобность вамъ говорить?

Вотъ въ самомъ дл счастливая мысль. Гора съ плечъ долой. Что за бда, если я ничего не скажу? Кому какое дло, что и о чемъ я буду говорить? Никто этимъ не интересуется — къ счастью для себя. Это очень утшительная мысль для издателей и критиковъ. Добросовстный человкъ, зная, что его слова имютъ всъ и значеніе, побоится и выговорить ихъ. Но тотъ, кто понимаетъ, что отъ его словъ никому ни тепло, ни холодно, можетъ разводить какіе угодно цвты краснорчія. Чтобы я ни сказалъ о представленіи Страстей въ Оберъ-Аммергау, никому отъ моихъ словъ не будетъ ни тепло, ни холодно. И такъ я буду говорить, что мн вздумается.

Но что же именно? Могу-ли я сказать что нибудь, что уже не было сказано, — и притомъ гораздо лучше? (Авторъ всегда увряетъ, будто всякій другой авторъ пишетъ лучше его. Въ дйствительности онъ этого вовсе не думаетъ, — какъ вы сами понимаете — но слдуетъ длать видъ, что такъ думаешь). Читатель уже знаетъ все, что я могу сказать, а если не знаетъ, то врядъ-ли желаетъ знать. Не трудно наговорить съ три короба, когда говорить, въ сущности, не о чемъ, какъ было до сихъ поръ въ моемъ дневник. Но когда есть о чемъ говорить, то право радъ бы быть трубочистомъ, только не авторомъ.

— Почему бы не начать съ описанія Оберъ-Аммергау? — говоритъ Б.

Я отвчаю, что его уже Богъ знаетъ сколько разъ описывали.

Б. возражаетъ: