Дневник партизанских действии 1812 года

густым ружейным огнем из-за изб, плетней и заборов. Я не умею отчаиваться,

но было отчего прийти в отчаяние. Тщетно я умножал и усиливал покушения

мои, чтобы вытеснить неприятеля из засады, им избранной: люди и лошади наши

падали под смертоносным огнем, но ни на шаг вперед не подавались. это был

мой Аркольский мост! Однако медлить было некогда: с часа на час граф

Ожаровский мог прийти от Могилева и, посредством пехоты своей, вырвать у

меня листок лавра, за который уже я рукой хватался! Мы разрывались с

досады! Брат мой Лев[52], будучи моложе всех, менее других мог покоряться

препятствиям. Он пустился с отборными казаками вдоль по улице и, невзирая

на град пуль, осыпавших его и казаков, с ним скакавших, ударил на резерв,

показавшийся в средине оной, и погнал его к мосту. Но и удар этот ни к чему

не послужил! Получа две пули в лошадь, он принужден был возвратиться к

партии, которой я удержал стремление за ним, ибо долг ее был вытеснить

неприятеля из местечка, а не проскакивать чрез оное, оставляя его полным

неприятельскою пехотою.

Между тем подполковник Храповицкий с отрядом гусар и казаков занял с боя

гошпиталь и магазин, возле мастечка находившиеся, и ожидал дальнейшего

повеления. К счастью, я его не отозвал назад по совершении данного ему

препоручения, ибо прибывший из графа Ожаровского отряда казачий полковник

Шамшев, желая впутаться и дело, стал уже занимать гошпиталь и магазин в

славу собственную. Храповицкий выгнал его вон, как хищника чужой добычи. Он

оставил оную и остановился с полком своим в поле, не желая нисколько

помогать нам и содействовать к овладению местечком.

Неприятель продолжал упорствовать в главной улице. Отдавая должную

справедливость храбрости противников моих, но кипя желанием истребить их

прежде прибытия всего отряда графа Ожаровского, коего авангардом был

вышесказанный казачий полк, я решился зажечь избы брандкугелями. В самое то

время неприятель начал собирать стрелков своих и строиться на улице в

колонну, как казалось, для ухода. Оставя намерение зажигать избы, я

немедленно приказал садить в него картечами, что ускорило выступление его

из местечка. Он потянулся чрез мост по дороге к Эсмонам.

Пропустя колонну далее в поле, мы объехали оную со всех сторон, не

переставая разрывать ее пушечными выстрелами. Командующий артиллериею моею

поручик Павлов стрелял из одного орудия картечами и ядрами, а из другого

гранатами. Хвост колонны лоском ложился по дороге, но сама она смыкалась и

продолжала отступление, отстреливаясь. Наконец, в намерении воспользоваться

закрытым местоположением, дабы вовсе от нас отделаться, хотя с

пожертвованием части своих товарищей, начальник колонны отделил в стрелки

около половины колонны. Едва войска сии успели отделиться, как

командовавший отборными казаками брат мой Лев ударил на оных из-за леса,

обратил их в бегство, отхватил в плен подполковника, двух капитанов и

девяносто шесть рядовых, прочих частию поколол, а частию вогнал обратно в

колонну, - и запечатлел кровию отважный свой подвиг[53].

Как ни прискорбно было мне видеть брата моего жестоко раненным на поле

битвы, но, победя чувство родства и дружбы высшим чувством, я продолжал

преследование. Еще от села Мокровичей я отрядил сотню казаков к Эсмонам с

повелением разобрать столько моста на реке Ослике, сколько время позволит,

и потом скрыться в засаде у переправы. Намерение мое было сделать

решительный натиск у сего пункта и тем прекратить бой, стоящий уже мне

весьма дорого. И подлинно, неприятель, подшед к Эсмонам, встретил и

препятствие для переправы и ружейный огонь казаков, засевших у моста.

Выстрелы оных были сигналом для нашего нападения: мы со всех сторон

ударили. Колонна разделилась: одна половина оной стала бросать оружие, но

другая, отстреливаясь из-за перилов моста и из-за ив, растущих вокруг

оного, набросала несколько досок, разбросанных казаками моими,

переправилась чрез реку и отступила лесами к Нижнему Березину.

В сем деле мы овладели магазином и гошпиталем в Белыничах. В первом найдено

четыреста четвертей ржи, сорок четвертей пшеницы, двести четвертей гречихи

и пятьдесят четвертей коноплей, а в последнем взяли двести девяносто

человек больных и пятнадцать лекарей. Взят один подполковник, четыре

капитана и сто девяносто два рядовых, весь обоз и сто восемьдесят ружей.

Справедливость велит мне сказать, что брат мой Лев был героем сего дела.

Возвратясь в село Мокровичи, я немедленно послал выбрать лучших двух

хирургов из пятнадцати лекарей, отбитых нами в белыничевском гошпитале,

приставил одного из них к брату, другого - к раненым казакам, и отправил

весь сей караван в Шклов 15-го поутру.

Грустно мне было расставаться с страждущим братом моим и отпускать его в

край, разоренный и обитаемый поляками, чуждыми сожаления ко всякому, кто

носит имя русское! К тому же, если б урядник Крючков не ссудил меня

заимообразно двадцатью пятью червонными, я принужден был бы отказать брату

и в денежном пособии, ибо казна моя и Храповицкого никогда не превышала

двух червонных во все время наших разбоев: вся добыча делилась между

нижними чинами.