Дневник партизанских действии 1812 года

дружеское доказательство австрийцев к нам есть смертельная рана общему

угнетателю. После нескольких прений фрейлих решился оставить город со всеми

запасами, в оном находившимися, и потянулся с отрядом своим за границу.

Чеченский вслед за ним вступил в Гродну, остановился на площади, занял

постами улицы, к оной прилегающие, и поставил караулы при магазинах и

гошпиталях.

<...> Тринадцатого, вечером, я получил повеление идти на Ганьондз.

Партия моя немедленно туда выступила, но я по приключившейся мне болезни

принужденным нашелся остаться пять дней в Гродне.

Сего числа прибыла в Гродну кавалерия генерал-лейтенанта Корфа, а на другой

день и пехота генерала от инфантерии Милорадовича. Первому из них я сдал

магазины и гошпитали, находившиеся в этом городе, и, переехав к нему на

квартиру, остался в оной до моего выздоровления.

Не могу умолчать о генерале Милорадовиче. По приезде его в Гродну, все

поляки от меня отхлынули и пали к стопам его; но ему было ни до владычества

своего, ни до подлости других: он в то время получил письмо с драгоценною

саблею от графини Орловой-Чесменской [62]. Письмо это заключало в себе

выражения, дававшие ему надежду на руку сей первой богачки государства.

Милорадович запылал восторгом необоримой страсти! Он не находил слов к

изъяснению благодарности своей и целые дни писал ей ответы, и целые стопы

покрыл своими гиероглифами; и каждое письмо, вчерне им написанное, было

смешнее и смешнее, глупее и глупее! Никому не позволено было входить в

кабинет его, кроме Киселева, его адъютанта, меня и взятого в плен доктора

Бартелеми. Мы одни были его советниками: Киселев - как умный человек

большого света, я - как литератор, Бартелеми - как француз, ибо письмо

сочиняемо было на французском языке. Давний приятель Милорадовича,

генерал-маиор Пассек, жаловался на него всякому, подходившему к неумолимой

двери, где, как лягавая собака, он избрал логовище. Комендант города и

чиновники корпуса также подходили к оной по нескольку раз в сутки и уходили

домой, не получа никакого ответа, от чего как корпусное, так и городское

управление пресеклось, гошппталь обратился в кладбище, полные хлебом,

сукном и кожами магазины упразднились наехавшими в Гродну комиссариатскими

чиновниками, поляки стали явно обижать русских на улицах и в домах своих,

словом, беспорядок дошел до верхней степени. Наконец Милорадович подписал

свою эпистолу, отверз милосердые двери, и все в оные бросились... но - увы!

- кабинет был уже пуст: великий полководец ускользнул в потаенные двери и

ускакал на бал плясать мазурку, а я сел в сани и явился 18-го числа в

Тикочин, где ожидала меня моя партия.

Переступя за границу России и видя каждого подчиненного моего награжденного

тремя награждениями, а себя - забытым по той причине, что, относясь во всю

кампанию прямо или к светлейшему, или к Коновницыну, я не имел ни одного

посредника, который мог бы рекомендовать меня к какому-либо награждению, -

я не счел за преступление напомнить о себе светлейшему и писал к нему таким

образом:

"Ваша светлость! Пока продолжалась Отечественная война, я считал за грех

думать об ином чем, как об истреблении врагов отечества. Ныне я за

границей, то покорнейше прошу вашу светлость прислать мне Владимира 3-й

степени и Георгия 4-го класса".

В ответ я получил (в селе Соколах, 22-го числа) пакет с обоими крестами и с

следующим письмом от Коновницына: "Получа письмо ваше к его светлости, я

имел счастье всеподданнейше докладывать государю императору об оказанных

вами подвигах и трудах в течение нынешней кампании. Его императорское

величество соизволил повелеть наградить вас орденами 4-го класса св.

Георгия и 3-й степени св. Владимира. С приятностью уведомляю вас о сем и

проч. Декабря 20-го дня 1812 года. Вильна".

Уверяли меня, что если бы я тогда потребовал Георгия 3-го класса, то, без

сомнения, получил бы его так же легко, как и вышеозначенные награждения.

Поистине я сделал ошибку, по ошибке сей причиною было высокое мнение,

которое я тогда имел о сем ордене: я думал, что я еще не достоин третьего

класса оного! И как осмелиться было требовать полковнику тот орден, который

еще тогда носим был: Остерманом, Ермоловым, Раевским, Коновницыным и

Паленом!

В Соколах я принужден был остановиться вследствие повеления

генерал-адъютанта Васильчикова. Немедленно после сего получил повеление от

генерала Коновницына следовать в Ганьондз для соединения с корпусом

генерала от инфантерии Дохтурова и явиться в команду принца Евгения

Виртембергского, а вскоре потом дошло до меня и повеление от нового

дежурного генерала князя Волконского о том же предмете.

Двадцать четвертого вышло новое размещение войскам, и партия моя поступила

в состав главного авангарда армии, препорученного генералу Винценгероде.

Авангард сей состоял из следующих войск:

Корпус генерал-маиора Тучкова 2-го:

Число людей

Запасных батальонов 20

Пехота Рекрутских 4

5961

Корабельный экипаж 4

Запасных эскадронов 20 1582

Кавалерия

Донских казачьих 6 1123

полков

Батарейная рота 12 орудий

Артиллерия Легких орудий 24 орудия 486

Цесарская 12 орудий

2-й пехотный корпус:

4-я дивизия: четыре полка по два баталиона

2500