Дневник Пита (СИ)

Но в поезде все резко изменилось. Она избегает меня, чем-то все время озабочена. Мы выиграли! О чем еще беспокоиться? Капитолий был щедр как никогда. Я не могу понять, что происходит. Все прояснилось в тот самый час икс… Она прячет глаза, когда Хеймитч уходит. Рассказывает про ягоды, а потом и про спонсоров. Какой же я идиот… Чем я мог заинтересовать такую девушку как Китнисс. И тут меня охватывает дикая ревность. Гейл. Ну конечно! Игры кончились, теперь у нее будет кое-кто получше жалкого сынка пекаря. Я смотрю в зеркало: у меня нет такой красоты и благородства во внешности. Может, я и силен, но я не охотник, не крутой парень. Да еще и эта искусственная нога. Я же теперь инвалид! Прям и не знаю, кого из нас двоих выберет Китнисс! В отчаянии прижимаюсь к стене. Голова болит, тело ноет. Как бы я хотел, чтобы Китнисс сейчас постучала в дверь и сказала, что все это неправда, и она любит меня, и мы будем вместе… От таких мыслей мне становится еще тяжелее. А ведь уже почти утро. Сегодня нам выступать перед публикой. Надо взять себя в руки. В конце концов, на мне важная миссия также как и на Китнисс. Доказать всем нашу любовь. Мысли о предстоящем спектакле вызывают во мне отвращение.

После обеда я слышу робкий стук в дверь. Китнисс?!! Нет, не надейся. Я открываю. На пороге Порция.

- Пит, ты ничего не ел со вчерашнего дня… - должно быть вид у меня удручающий, потому что она выглядит ошарашенной. – Мы подъезжаем. Пора приготовить тебя для съемок.

Я не сопротивляюсь. Мне все равно. Я ко всему безразличен. Смотрю в зеркало. Грим скрыл мои синяки под глазами. Все нормально. Пора выступать. Меня ждет встреча с Китнисс. Интересно, что я почувствую? А ведь мне придется целовать ее на публике. Что может быть больнее? Словно нож Катона опять ерзает в моей ноге, разрывая живые ткани.

Вот она, как всегда прекрасна. Как всегда недостижима. Я контролирую выражение лица, но глаза наверняка выдают боль. Она жалеет меня, это видно, но жалость ее мне не нужна.

- Еще разок, для публики?

Вот и все. Все кончено между нами. Она несмело берет мою руку. Меня охватывает отчаяние. Я не могу вот так отпустить ее! Как мне жить без нее? Игры были моим шансом сблизиться с Китнисс, неужели я упустил его? И когда я целую ее, вместо боли и горечи я чувствую лишь отчаянное желание никогда не расставаться с ней, замереть вот так навечно. Я стараюсь скрыть это. Но в глубине души хочу, чтобы она поняла. Поняла, как я нуждаюсь в ней, как люблю ее! В ответ я чувствую ее неловкость, неуверенность, едва скрываемое смущение. А в ее глазах самый горький ответ на все мои мольбы: «Прости!»

Первые месяцы после возвращения были самыми тяжелыми. Ценность того, что я вернулся живым, стала ускользать от меня. Я пытался всеми силами встать на ноги после нашего разрыва. Ведь мы не просто перестали быть влюбленными наедине, мы вообще перестали разговаривать, виделись только у Хеймитча.

Я пытался переключить внимание на семью, но в ответ не чувствовал большой теплоты. Все было как раньше. Только теперь мне не надо было с утра до вечера работать в пекарне. Мать и братья заходили в основном за деньгами, они стали так милы и любезны с тех пор как я приехал, что я едва мог сдержать отвращение. Еще один спектакль. Но утешением стало неизменное понимание отца и его любовь. Он приходил нечасто, но каждый его визит был лекарством. Как-то раз после приезда он зашел ко мне, и у нас завязался разговор:

- Сынок, что с тобой? Ты сам на себя не похож. Что-то произошло? Ты поссорился с Китнисс? О, как я радовался, когда увидел по телевизору, что вы вместе.

Я молчал некоторое время. Безразличие на моем лице, ставшее ныне обыденностью, сменилось выражением мучительной боли. Пожалуй, даже когда я был при смерти, таких мук не было.

- Она не любит меня, отец. – Долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз. Я безвольно упал на диван, корчась от рыданий. Только ему – самому близкому мне человеку – я мог открыть травившую меня горечь, – Все было притворством. Все! Она притворялась!

Отец вздохнул и закрыл глаза. Потом он сел рядом и погладил рукой по спине. Только он любил и понимал меня в нашей семье. Мне так хотелось стать снова всего лишь маленьким мальчиком, который не знает ни Голодных игр, ни любовных обид.

- Неужели мы с тобой обречены любить безответно? Я так хотел, чтобы тебе повезло в жизни, и ты прожил ее с любимой женщиной. Я знаю, сынок, знаю каково это. – Он мягко похлопывал меня по плечу. - Но Бог видит, ты достоин любви, ты ничем себя не опозорил. Я видел, как ты сражался за ее жизнь. Мне кажется, со временем она поймет это и изменит к тебе отношение.

- Еще больнее от того, что она не доверяла мне. Мы даже друзьями не стали. И мне так тяжело быть вдалеке от нее!

- Все наладится, сынок. Отвлекись. Займись живописью. Я помню, как ты всегда любил рисовать, а бумаги не было. Теперь у тебя есть возможность.