Хернштадт уже не первый раз так откровенно раскрывал намерения центрального комитета партии. Несколько месяцев назад он заявил фон Франкенбергу, что рассматривает подобных ему людей лишь как временных союзников. Когда Франкенберг пожаловался на это коммунистам и русским, те ответили, что мнение Хернштадта отражает настроения лишь левого крыла партии и является уклоном от генеральной линии. Ведь коммунисты были «демократами», и каждый имел право на собственное мнение. Наверное, явное отсутствие у части коммунистов интереса к активизации нашей пропаганды на фронте можно было объяснить словами самого Хернштадта. Возможно, некоторые из них не заинтересованы в успешной деятельности комитета, который рассматривают лишь в качестве троянского коня, который можно будет использовать в случае, если верх станет одерживать некоммунистическое оппозиционное движение.
Конечно, это может быть лишь смелым предположением. Но, решительно двигаясь вперед, коммунисты вряд ли оглядываются на моральные принципы, чем становятся очень похожими на самых фанатичных наци. «Цель оправдывает средства» — вот их главный принцип. Они руководствуются лишь одним-единственным понятием чести — преданностью партии. Все этические нормы соизмеряются с целями партии, то есть являются весьма относительными. Или именно поэтому они становятся абсолютными?
В любом случае если их цели будут достигнуты, то придется в значительной мере пожертвовать такими понятиями, как самоуважение, честность, и тем, что у них называют «предрассудками». Человек как личность ничего не будет значить; он только инструмент, средство достижения цели. Но этой целью, окончательным результатом должно стать освобождение личности. Партия до сих пор старается набирать слушателей для антифашистской школы среди тех, кто стал коммунистом по убеждению, а не под давлением НКВД. Но это значит лишь то, что и в партии до сих пор сохраняются свои «предрассудки». Ведь, по их логике, здесь не должно быть никакой разницы, все должно подчиняться закону целесообразности.
«Мы — партийцы…» — заявил Хернштадт. Таким образом, и я включен в эту систему, некий инструмент с некоторыми недостатками. «Слишком слаб, слишком сентиментален, слишком эмоционален, слишком недисциплинирован» — вердикт наверняка будет таким. И все же Цайсер как-то заметил, что, высказывая свое мнение обо мне перед членами центрального комитета, он заявил, что когда-нибудь я смогу стать полезным членом партии. Из-за моих еретических взглядов на некоторые вопросы слушатели-антифашисты окрестили меня «феодалом-буржуа».
Если, несмотря ни на что, они не считают меня врагом, то только потому, что чувствуют, что я откровенен с ними. Для меня с самого начала было ясно, что нет никакого смысла притворяться и пытаться скрывать свои взгляды, если я с чем-то не согласен.
Майор Хоман является прямо противоположным примером. Он считает, что будет более умным тщательно взвешивать любое сказанное слово и во всем соглашаться с коммунистами. Поэтому он всегда ждет, какой будет официальная позиция коммунистов по любому спорному вопросу, а затем уже сам вступает в дискуссию. Нельзя не восхищаться тем, с каким самообладанием он играет свою роль. Но пару раз он сыграл свою партию плохо, и это настроило людей против него. Коммунисты прекрасно знают о его честолюбии, но майор слишком умен и дипломатичен; благодаря этим качествам он не завел среди них друзей, несмотря на то что они ему нравятся.
Если бы и мне пришлось вести азартную игру за будущее, я сделал бы ставку на свою откровенность, честность и порядочность, а не на политическую прозорливость. Несколько дней назад во время дискуссии в группе Цайсера Красная армия сравнивалась с вермахтом. Спорили о боевом духе, благородстве, гуманности, нарушениях законов об обращении с пленными. Я предполагал, что такой человек, как Цайсер, сразу почувствует фальшь, поэтому не стал скрывать свои выводы, которые сделал еще на Украине. Цайсер повернулся ко мне и резко бросил: «Это расизм и клевета на советского человека!» Разумеется, он не мог отреагировать никак по-другому.
«Я, сын немецкого народа, пылко любящий свой народ, свое отечество и свою семью, клянусь бороться до тех пор, пока мой народ не станет жить свободно и счастливо, пока не будет покончено с бесчестьем и несчастьями фашистского варварства, не будет уничтожен гитлеровский фашизм.
Я клянусь безжалостно бороться с теми, кто нарушит эту клятву.
Если же я сам нарушу эту клятву и стану предателем своего народа, своей семьи и отечества, то пусть расплатой за это станет моя жизнь. Пусть на меня падут ненависть и презрение всех честных людей, а мои боевые товарищи заслуженно назовут меня предателем и врагом народа».
Двести новоиспеченных антифашистов собрались на нижнем этаже антифашистской школы, украшенной красными флагами, чтобы, подняв правую руку, торжественно повторить за одним из преподавателей этот напыщенный текст присяги.