Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

С надеждой и живым интересом мы начали собирать эту конференцию. Ведь нам открывалась возможность сделать что-то для улучшения понимания между немцами и русскими и узнать что-то по-настоящему новое о средних советских гражданах. Но вскоре нам пришлось разочароваться. Нас встретили ледяным молчанием, как врагов, и в такой холодной обстановке мы говорили о Национальном комитете и его задачах. Потом в наш адрес посыпались вопросы. С неприкрытой враждебностью нам задавали их один за другим: «Почему вы называете себя товарищами? У нас нет товарищей в Германии. Разве вы не читали статьи Эренбурга в газете „Правда“? Только еще не родившиеся дети и собаки в Германии являются невиновными… Итак, вы ждете от нас поддержки в работе? В работе реакционных генералов, которые еще вчера пороли своих рабов? Сколько евреев вы застрелили лично? Скольких женщин вы изнасиловали?»

Но мы оказались для них достойными соперниками и сумели преподать этим господам урок марксизма и интернационализма, в результате чего провокационные вопросы стали застревать у них в горле. Но это выбило из нас все силы. Если это не был запланированный маневр, чтобы заставить нас выговориться, то лучше бы мы готовились к взаимно приятному сотрудничеству с Советами в Германии. По сравнению с политической зрелостью тех восьмидесяти представителей «авангарда рабочего класса», Пуанкаре был прогрессивным, полным понимания деятелем. Но был ли какой-то толк в этих жалобах? События далеко опережали нас.

14 января началось новое русское зимнее наступление^{102}.

Но не было никакой разницы в том, попали ли наши листовки в русские отхожие места или остались в наревских болотах между позициями противостоящих сторон, от судьбы в любом случае нельзя было уйти.

Я двигался сразу же за наступающими боевыми порядками русских войск на грузовике, который вскоре наполнился пленными. В нескольких случаях мне приходилось спасать их буквально в последнюю минуту от автоматов скорых на расправу советских солдат.

Двигаясь по болоту, я видел целые группы скошенных огнем солдат в немецкой форме, очевидно власовцев. Однако не на всех были значки восточных батальонов.

Иногда у небольших ферм или поселков были разбросаны пять, десять, а иногда и двадцать подбитых танков «Шерман» и Т-34. В таком поселке должно было находиться либо разбитое зенитное орудие, либо оставленный на улице танк, противотанковая пушка, несколько противотанковых гранатометов и несколько десятков^{103} мертвых немцев, которые постарались продать свою жизнь как можно дороже.

Нам встретилась колонна пленных, двести или триста русских в немецких мундирах, окруженных красноармейцами с кнутами. Пленные были уже полностью раздеты, их рубашки и другая одежда лежали в куче позади колонны. Когда я стал разыскивать среди пленных немцев, один из солдат обратился ко мне по-немецки:

— Когда же нас расстреляют?

— Надеюсь, что никогда, — ответил я смущенно.

Солдат дернул плечами и указал на свои босые ноги в снегу и на свое нижнее белье.

— А я надеюсь, что скоро, — проговорил он, — было бы ужасно медленно замерзать до смерти.

Бехлер, я и еще пять антифашистов продолжили путь к окруженным войскам в районе Торна (Торунь). Однако, когда мы прибыли туда, немцев уже опрокинули. Фронт Рокоссовского (2-й Белорусский), опираясь левым флангом на Вислу, повернул на север и вошел в Восточную Пруссию. Уже пали Алленштейн (совр. Олыптын) и Эльбинг (Эльблонг). К юго-западу от Вислы Жуков (1-й Белорусский фронт), почти не встречая сопротивления^{104}, наступал на Одер. Несколько дивизий его фронта также развернулись на север и по другой стороне реки Вислы двигались на Данциг (Гданьск). В результате между двумя советскими фронтами образовалась брешь, которую прикрывали всего несколько соединений. И все же положение беспорядочно перемещавшихся окруженных немецких войск казалось безнадежным. Между ними и главными силами немцев находилась Висла и широкая полоса земли, уже занятая русскими. Грауденц (Грудзёндз) был отрезан.

В большом автомобиле с громкоговорителем, где к тому же имелось несколько десятков тысяч листовок и писем генералов, написанных ими собственноручно, я двигался вслед за окруженными немецкими частями по пути их отступления. Дорогу, по которой они пытались уйти, на несколько десятков километров устилали мертвые тела и разрушенная техника. Прорыв был выполнен в той же манере, как это делалось в Черкассах: генералы и старшие командиры с танками и тяжелой техникой, способной двигаться, шли впереди, а тыловое имущество и части, которым приходилось следовать пешим ходом, были предоставлены собственной судьбе.