Дневник полковника Макогонова

— Я тебя предупреждал, что могут быть непредвиденные обстоятельства, — сказал Штурман.

— Что саперы? — спросил его Макогонов.

— Вон, Норгеймер бродит.

Слава Норгеймер обследовал воронку у обочины. Когда Макогонов подошел к нему, Норгеймер держал в руках осколки и проводки от какого-то приборчика.

— Ну?

— Часовой механизм.

— И что?

Штурман заглядывал через плечо.

— Да ничего, только странно. Почерк знакомый.

— То есть? — переспросил Штурман.

Норгеймер как-то странно посмотрел.

— Надо поговорить. Но не здесь. Что с тем на КамАЗе делать?

— Кто его? — спросил Штурман.

— Казачков перевел, — продолжал Норгеймер, — слышал от местных. Один из вневедомственной охраны его полоснул. После взрыва, как убитых поволокли из автобуса, тот и заскочил в КамАЗ. Полоснул — и ноги. Отомстили, значит. КамАЗ случайно оказался, проездом. Они на Ханкалу ехали, постельное белье везли менять. Или сдавать… Однохуйственно теперь.

— Ты погоди, — заинтересовался Штурман, — а что, твой Казачков по-чеченски говорит?

— Говорит немного. Он же полукровка: мать русская, а отец чеченец.

— Ну-у! — аж присвистнул Штурман.

Убитым оказался солдат из комендатуры Старых Промыслов. Появился главный комендант Филатов, кто-то из местных властей. Заметив журналистов с камерами, Макогонов приказал своим сворачиваться. Норгеймер и саперы тоже закончили работу. Колонна Ленинской комендатуры, прорвавшись через вопящую беснующуюся толпу, запылила в сторону площади Трех Дураков. На месте остались Штейн-Муфтий со своими операми и следователи прокуратуры. Шумел стихийный митинг. Делали свою работу журналисты.

Вечером в новостях смотрели репортаж. Собрались в комнате Штейна. Макогонов натирал ноги пахучей мазью. Штурман подначивал его:

— Ты тертым тротилом не пробовал? «Слоны» говорят, помогает.

Макогонов покряхтывал, слал Штурмана не зло во всякие места.

Штейн жарил яичницу. Пахло газом.

— Угорим, — ворчал Макогонов. Штурману сказал: — Мельник мой объявился, сказал, что его вербуют.

Штейн прислушался.

— Комендант знает? — спросил Штурман.

— Доложил.

— Чего теперь?

— Он уже ввязался, дел наворотил. Надо докручивать.

Штурман взял пульт и сделал громче телевизор.

— Выступает глава района, — торжественно произнес Штурман.

Глава района, серьезный мужчина в кепке, говорил, что этот теракт организовали вахабиты, для того, чтобы дестабилизировать обстановку в регионе. После выступал комендант Филатов. Он сказал, что виновные обязательно будут найдены и наказаны. Местные жители кричали, что во всем виноваты федералы. А один мужчина с митинга сказал, что Шамиль Басаев и сепаратисты здесь ни при чем, они не станут убивать свой народ. В конце выступал корреспондент: проговаривал свой текст, то и дело втягивая голову в плечи, — толпа орала и бесновалась за его спиной. Говорил корреспондент о том, что «федеральные силы пока не в состоянии контролировать ситуацию в регионе».

Макогонов неловко надавил на больной палец.

— От, подлец.

— И я говорю, подлец, — поддакнул Штурман. — Засланный.

— Грибок заел. Я Ксюху спросил, а она, дура, — «тротилом потри». Шуточки. Как ты вот.

Штейн подал шкварчащую яичницу. Застучали вилками.

— У меня человек интересный для вас есть, — сказал Штейн. — Мужика того я знаю еще по первой войне. Я тогда был в ОМОНе; как-то нам подвезли патроны вместо «пять сорок пять» «семь шестьдесят две». Нам село «чистить». Там боевиков реально много. Мужик этот вышел к нам. Сказал, чего шумите. Почти без акцента говорил. Он нам отвалил два цинка патронов. Мы его спросили, не боится он, что его свои хлопнут. Он ухмыльнулся, сказал, что всякой власти будет доволен, но не этой, которая порушила все законы. Какие законы, я и не понял тогда. А тут встретились. Случай, как говорится. Мужик тот, вернее, его сестра с племянницей держат кафешку у нас. Да где-где — перед капэ у комендатуры. Интересно, что и сестру, и племянницу зовут Малика. Ну а сам мужик интересной профессии, редкой профессии. Вор он. Вор-рецидивист. Законник. Зовут его Ибрагим. Мы зовем Ибрашкой, вроде как позывной у него. Он не обижается.

Глава третья

Возвращаясь к себе тем же вечером после яичницы, думал Макогонов, складывал и вычитал — пока путаница выходила. Детали, детали. Люди. Каждый занимал позицию на игровом поле. Пока было не ясно Макогонову, кто сделает первый ход — с кого начнется движение. Тогда будет легче. Пешки можно пропустить для отвода глаз, зато крупные фигуры, заманив в ловушку, уничтожать безжалостно.

Добравшись до расположения взвода, хотел уже Макогонов идти спать, но шорох и голоса в сержантской комнате привлекли его внимание. Он показал кулак дневальному. Подошел к двери и прислушался. А потом резко потянул дверь на себя. Дверь оказалось закрытой. Со всей силы вдарил Макогонов ногой по двери, да попал больным пальцем. Взвыл от боли, распаляя себя еще больше. Открылась дверь. Посреди комнаты вокруг стола с разной едой и закусками сидели сержанты. Тимоха, спрятавшись за громадину Пашу Аликбарова, моргал испуганно, шкодливо воротил взгляд.

— Аликбаров, кто разрешил?